Обнаженная модель

Моя большая работа «Через века» висела над концертным роялем в торце большого зала.

Ко мне подошел Виктор Лукьянов и, как всегда, возбужденно жестикулируя, сказал:

— Вот видишь, как хорошо я повесил твою картину! На самое видное место!

— Ну да, над роялем, — согласился я.

— Когда начнется концерт, все будут смотреть на нее, — импозантная фигура Виктора нервно двигалась. Он то поглаживал бороду, то поправлял галстук.

— Конечно! Особенно хорошо будет ее видно, когда пианист поднимет крышку рояля, и наглухо перекроет картину, — спокойно добавил я.

В это время Римма ближе подошла к моей картине.

— Володя! — испуганно сказал она, — посмотри, какая вмятина на холсте, вот здесь, — и она показала рукой на левый нижний угол.

Оставив Виктора, я подошел Римме.

— Да, повреждение серьезное. Что будем делать?

У Риммы навернулись слезы.

— Когда картину вешали, ее ударили об угол рояля, или она сорвалась. Вот так безответственно относятся к произведениям искусства устроители выставки!

Я хотел выяснить у Виктора, кто виноват в порче картины, но его уже не было, он растворился в толпе.

— Теперь мне ясно, почему картину повесили за рояль, видно думали, что так будет легче «скрыть следы преступления».

— Володя, я постараюсь убрать кракелюры. Осетровый клей у нас есть, как это сделать, я знаю. Будь повреждение еще серьезней, пришлось бы, конечно, обращаться к реставраторам, и это стоило бы очень дорого. Володя, к сожалению, так бывает.

Если ты помнишь, года три назад на выставке в Малом Манеже, в Георгиевском переулке, на мою работу, висевшую в нижнем ряду, сорвалась верхняя картина. Она была в тяжелой худфондовской раме, сделанной еще в советское время, и, падая, она зацепила и мою.

Мне сразу позвонили из выставочного зала, чтобы я приехала. Там на полу я увидела обломки дерева и гипса. Я аккуратно подняла свой пейзаж, протерла его и успокоилась, увидев, что он чудом уцелел. Работники зала даже не подошли и не извинились. Никто ни за что не отвечает. Я вставила картину в новую раму, и ощутила радость, что мой труд не погиб.

— А теперь посмотрим, как поживают твои работы здесь, Римма.

Мы направились к центральной стене, где висели ее картины. Они почему-то были вывешены на стене за мощной колонной.

— Мою картину спрятали за крышкой рояля, — усмехнулся я, — а твою, Римма, упрятали за колонной, это гораздо надежнее, — мы понимающе посмотрели друг на друга и рассмеялись. — Любят нас организаторы выставки, — твою живопись можно увидеть только наискосок: или слева от колонны, или справа.

— Предлагаю смотреть слева.

— Теперь, ты Римма, будешь «леваком» — сейчас это модно.

В зале, среди зрителей мы увидели Зверькова с супругой, Любой Ширшовой, известным искусствоведом. Она подвела Ефрема Ивановича к его картинам, бережно придерживая под руку пожилого супруга.

Зверьков почти вплотную придвинулся к холсту и профессиональным взглядом стал внимательно рассматривать.

— Люба, — оглянувшись на жену, он громко спросил, — чья это такая черная живопись?

Она потянулась к уху мужа и довольно громко ответила:

— Да твои это работы, твои!

Зверьков сделал несколько шагов назад и вновь посмотрел на два темных пейзажа.

— Нет, Люба, это не мои работы. Я так темно никогда не писал, — задумчиво сказал старый мастер.

Жена решительно взяла его под руку.

— Ефрем, это твои работы, — уже с раздражением сказала Люба, — это обыкновенная патина, от времени. Ты что, забыл, что масляная живопись с годами жухнет: желтеет и темнеет.

Он неуверенно пожал плечами и отрицательно покачал головой:

— Нет, это не мои работы.

Люба молча взяла мужа под руку, и они медленно пошли дальше осматривать экспозицию.

Недалеко от нас стояла молодая пара. Они с удивлением слушали этот диалог.

— Надо же, автор не узнал свои работы! — сказал парень.

— Что ты хочешь, человеку под девяноста, хорошо, что он может еще ходить на выставки, — ответила ему спутница.

Мы тоже были невольными свидетелями этой сцены. А подошедший к нам Павел Арзуманидис тихо сказал:

— Чтобы оставить след в искусстве надо иметь кроме таланта и физическое здоровье, только тогда можно осуществить задуманное.

— К концу жизни, когда художнику многое открывается в искусстве, и он только начинает понимать, его покидают физические силы, и тогда творческие замыслы остаются нереализованными, — также тихо и с грустью ответил я Павлу.

— Поэтому художники к старости женятся на молоденьких медсестрах или врачах, чтобы скорая помощь была на дому, — улыбнулась Римма.

В большом зале Дома ученых были расставлены круглые столики с закусками и напитками, вокруг которых теснился народ. Мы увидели Георгия Павловича с женой Заретой и подошли к ним.

— Римма Николаевна, я так люблю вашу живопись. Жаль, что картины неудачно повесили, — сказала Зарета.

— Там где висят картины Риммы Николаевны, — поднял стакан с минеральной водой Павел, — там и центр выставки, даже если их упрятали за колонну.

Все засмеялись шутке и сдвинули бокалы с шампанским.