Обнаженная модель

Рассказала бабушка и другой случай, прося меня сохранить его в тайне от деда. В один из морозных дней дед отправился на толкучку, где горожане обменивали вещи на картошку, а если повезет, и на бутылку подсолнечного масла или кусочек хозяйственного мыла. Стояли сильные морозы. Из дома он ушел в романовском полушубке, а вернулся весь продрогший, без тулупчика, трясясь от холода. Он сразу прижался к горячей печке. На вопрос бабушки, что случилось, рассказал, что на толкучке к нему подошел немецкий солдат, буквально содрал с него полушубок и тут же напялил на себя. Бабушка пошла в комнату к офицерам и плача, рассказала им о случившемся. Курт подробно расспросил деда, где это случилось, и как выглядел тот солдат. Офицер вызвал к себе постояннодежурившего при нем денщика и отдал распоряжение найти солдата, раздевшего на морозе старика, и вместе с полушубком доставить в дом. Дед махнул рукой, крепко выругался:

— Софья Николаевна, и ты веришь, что они вернут мне овчину? Никогда этому не бывать, поставь лучше мне банки на спину, а то ломота сильная в спине, да и кашель начался.

Через некоторое время в дверях появился денщик и солдат, держа в руках полушубок деда. Курт грубо отчитал солдата, отшлепал его по щекам, и пригрозил ему гауптвахтой.

Так неожиданно закончилась эта история. Бабушка была довольна, но дед им не простил, и еще долго посылал проклятия «фрицам».

Глава 12

Вячеслав Михайлович Молотовв своем выступлении по всесоюзному радио официально объявил о вероломном нападении немецко-фашистских войск на нашу страну. Мое безмятежное и радостное детство перешло в тревожное отрочество, я почувствовал, что взрослею. Изменились и ребята нашего двора. Вчерашние игры и шалости перестали для нас быть значительными. Нам хотелось больше быть среди взрослых, и что интересно, мы стали внимательно слушать радио, но уже не передачи для детей, а сводки, где подробно сообщалось о тяжелых изнурительных боях и больших потерях Красной армии, об оставленных селах и городах, о тяжелой обстановке на фронтах Великой Отечественной войны.

Жизнь поделилась на два понятия: время до войны и во время войны. Москва на глазах менялась, все окна были заклеены газетными крестообразными полосками, говорили, что это защищает от ударной волны при бомбежках. С наступлением сумерек Москва погружалась в абсолютную темноту, и только узенькие полоски света от зачехленных фар движущихся машин, создавали впечатление хоровода светлячков, которыми я любовался еще до войны в Белёве в бабушкином саду. Мы с ребятами знали, что во второй половине дня происходит дозаправка аэростата, лежащего на приколе недалеко от нашего дома, на Гоголевском бульваре. Каждый вечер его поднимали над Москвой, как и сотни других аэростатов, и тянущиеся от них к земле стальные тросы, словно туго натянутые струны, образовывали стальные вертикали, встающие преградой на пути фашистских самолетов. Часам к пяти вечера мы бежали к памятнику Гоголю, чтобы встретить восемь девушек, идущих подле летящей над их головами, заправочной «колбасы». Они шли по четыре, с каждой стороны наполненной газом «колбасы», в пилотках и облегающих фигуру гимнастерках и юбках, в ладных сапожках, обжимающих упругие молодые икры. Одной поднятой рукой каждая девушка крепко держала веревочную петлю, удерживая «колбасу», стремящуюся вырваться и улететь в небо. Отделение аэростатчиц двигалось от Арбатской площади мимо памятника Гоголю в сторону станции метро « Дворец Советов». Мы пристраивались к девушкам, стараясь не отставать от них, отчего строевой шаг часто сбивался на бег. Наше шествие заканчивалось на середине бульвара, где лежал аэростат, покрытый маскировочной сетью, словно огромная серебристая рыба, попавшая в бредень. Тут начиналось самое интересное, перекачка газа, а точнее передавливание его через широкий рукав из «колбасы» в аэростат. Было забавно смотреть, как девушки катались по «колбасе», словно по пуховой перине, топча ее руками и ногами, ползая на четвереньках, чтобы отжать весь газ до последней капли. По мере убавления газа в «колбасе», девушки скручивали ее, чтобы ни одна капля там не осталась. Мы с удовольствием помогали им в этом, тоже катаясь и ползая, подражая девушкам, но, к сожалению, строгий сержант в юбке, не всегда позволяла нам делать это. Вечером, девушки, крутя ручками механической лебедки, поднимали уже наполненный газом упругий аэростат в небо, до облаков, разматывая тонкий стальной трос. Аэростатов над Москвой было так много, что мне это напоминало огромный аквариум, наполненный серебристыми рыбками, вуалехвостами. Ночами, когда лучи прожекторов, отыскивающих в черном небе вражеские самолеты, попадали на аэростаты, они вспыхивали яркой фольгой, превращаясь в елочные игрушки, лучи же прожекторов продолжали движение по небу то разбегаясь, то скрещиваясь, а то, замирая, упирались в самое небо.