Обнаженная натура

— Ванька! Внучок! — воскликнул полковник взволнованно. — То-то у него резцы сперва вылезли, а потом уж передние зубы… Действительно, притча получается…

— Пятое поколение, Кузьма Захарович, — обрадовался и Юра. — Я как разговор ваш с бабой Верой услышал давеча про зубы, сразу сопоставил.

— Так-так-так-так… — забыв про борщ, волновался еще больше полковник.

— В том-то и дело, что именно так! Они им еще покажут кузькину мать…

Чернокнижник Груздев, казалось, ничего не слышал, молча и хмуро доканчивал свою банку консервов. Отломил корочку хлеба и рылся ею на самом дне.

— Нет, — задумчиво сказал Родионов. — Нет, Юра. Доброе так не вырастает. Только хищное что-нибудь, безжалостное…

— А на хрена нам доброе, Пашка? На добрых воду возят. А нам! — он ударил кулаком по столу, отчего поморщился Груздев. — Нам нужны хищные и злые потомки. Мстители, Пашка. Так-то…

— Бойцы! — поддержал Кузьма Захарьевич и взмахнул черпаком, как булавою.

— Нас же первых и стопчут, — заметил Родионов.

— Нас и так давно уже топчут, — парировал Батраков. — Пусть уж лучше свои…

— Где ж тебя топчут? — возразил Родионов. — Церкви открыты, служба идет, книги нужные издают…

Кузьма Захарьевич и Юра дружно рассмеялись.

— С вами говорить, Павел, все равно что с дитем малым. — утирая выступившие слезы, снисходительно произнес Кузьма Захарьевич. — На Бога, стало быть, надеемся…

— На кого же еще? — понимая бесполезность намечающегося спора, тихо ответил Родионов.

— Нет, Паша. Партию надо заново строить… Честных коммунистов…

— Э-э, Кузьма Захарович, не то! — перебил Батраков. — Коммунизм масоны придумали. Тут нужна другая политика! Надо созывать Земский собор, объединять всех честных людей…

— Надо всех блядей этих сперва перестрелять, — вмешался Степаныч.

Груздев бросил пустую банку в мусорное ведро бабы Веры и пошел к дверям. После мордовских лагерей он не выносил никаких разговоров о политике.

Родионов же к политике и ко всякого рода партиям и движениям относился абсолютно равнодушно. Слишком отчетливо видна была здесь непрекращающаяся борьба мелких самолюбий, хотя бы она и вдохновлялась целями самыми грандиозными, к примеру, целью завоевания мирового господства. Для Родионова история двигалась сама собою, как движутся материки или тектонические пласты, и при любых раскладах — в конце ее с неизбежностью ожидал Апокалипсис.

Порою жизнь ловила его в свои капканы и петли, но выпутавшись из них, Павел еще дальше отбегал от этой самой политики. Весь вопрос заключался в том, чтобы как нибудь отодвинуть подальше Судный день, и здесь лично от Родионова зависело очень немногое, и усилия его относились преимущественно к устройству собственного внутреннего мира.

Стоит ли человеку слишком переживать об этой надвигающейся катастрофе? — задумывался он и отвечал сам себе: — Бог знает… Если она застигнет нас самих, то не очень и жалко. Детей вот жалко, внуков… Может быть, правнуков. Самую чуточку праправнуков, ну а дальше никакого родства и сочувствия, горите вы синим пламенем, если такие кретины…

Однажды, лет пять или шесть тому назад, в самый разгар свободы Павел Родионов невольно принял участие в одной политической акции, вернее, как уже говорилось, жизнь сама затянула его в эту петлю.

Как-то гулял он без всякой цели по центру города, дивясь происходящему, и путь его неожиданно пересекся с маршрутом шумной мятежной демонстрации. Еще издали услыхал Пашка вокзальные мегафонные команды, невнятные, но грозные, увидел колыхание знамен, густые толпы людей, воздевающих к небу сжатые кулаки. Оппозиционный баритон яростно клокотал, стоя на грузовике, указывая рукою на кого-то далекого и невидимого врага.

Из окошек многочисленных коммерческих палаток выглядывали настороженные чернявые головы, внимательно отслеживая движение масс. Большинство палаток были безжизненны, наглухо заперты, а хозяева их прохаживались поблизости, поигрывая связками ключей, поплевывали на тротуар. Многие, напустив на себя равнодушный вид, сидели на корточках у бордюров, косились на проплывающую мимо массу людей с транспарантами.

Пашка прибавил шагу.

Грянул праздничный марш, толпа колыхнулась, ряды стали выравниваться. Родионов сошел с тротуара, ринулся наперерез толпе, пытаясь проскользнуть на другую сторону улицы к своему переулку. Его тотчас ударили в правый бок, он едва удержал равновесие, разворачиваясь на месте и прорываясь к заветному берегу. Его еще раз ударили, теперь уже в левый беззащитный бок, Родионов покачнулся и испугался, что сейчас его стопчут. «Нужно остановиться, — вспомнил он деревенскую мудрость, — когда стоишь на месте и не двигаешься, табун ни за что не стопчет…» Но это был никакой не табун, его смяла толпа и понесла с собой. Узловатый хромой старик, чувствующий себя здесь, как рыба в воде, вертко подскочил к нему, сунул в руки древко с портретом мучительно знакомого толсторожего деятеля.

— Молодежь с нами! — прокричал кто-то в толпе, сверкая безумными глазами. — Не отдадим!