Обнаженная тьма

Александра сделала еще несколько осторожных шагов и снова увидела Севу, который сидел в плетеном кресле, буквально в двух шагах от нее, и бросал прямо на пол, посыпанный мелкой галькой, ломтики белого хлеба. Потом он замер, сосредоточенно глядя в декоративные заросли, и сидел какое-то время неподвижно – так тихо, что Александра, стоявшая почти вплотную за его спиной, не слышала его дыхания.

И терпение Севы было вознаграждено. Маленький серый зверек, похожий на белочку, только поменьше, выскочил из-под красиво изогнутого корневища, метнулся к корочке, схватил ее передними лапками и сел на задние, аккуратно обвив вокруг себя серовато-рыжий хвостик. Александра увидела на его спинке пять аккуратных черных полосочек и поняла, что это бурундук.

С корочкой зверек расправился очень ловко и метнулся к другому кусочку. Севка тихонько присвистнул. Бурундук оторвался от лакомства и, зажав его в лапках, издал ответный тихий свист. Сева тихонько рассмеялся – и бурундук серой молнией исчез в траве, длинные пряди которой причудливо свешивались между замшелыми камнями клумбы.

Александра прижала руку к горлу.

Вот он сидит… мальчишка, в груди которого бьется сердце ее сестры. Той девочки, которую она преданно обожала с той самой минуты, когда увидела. Угрюмая, нелюдимая, брошенная матерью, не знающая любви отца, живущая под присмотром замотанной бабки – уборщицы поликлиники Советского района, где Александра работала теперь сама, – она наконец-то удостоилась встречи с новой родней. Наголо стриженная, потому что заразилась стригущим лишаем от соседской собаки, со струпьями от комариных укусов на лодыжках и разбитыми коленками, с курносым, зареванным лицом, Сашка вошла в дом мачехи, боясь дышать от ревности и ненависти к ней. Новая жена отца, с перепугу показавшаяся ей какой-то очень большой и красивой, как ведьма, с этими ее яркими, очень темными глазами и длинными черными косами, небось сама испугалась, увидав «беспризорницу», как мгновенно окрестил старшую дочку Егор Синцов. Она громко вздохнула, словно всхлипнула, а потом вдруг обернулась, выхватила из кроватки маленькую дочку и прижала ее к себе, пытаясь защититься теплым, полусонным тельцем от прищуренного, ненавидящего взгляда падчерицы. Карина недовольно запищала и резко повернулась, пытаясь понять, куда это так испуганно смотрит мама.

И замерла.

Карине тогда было три года. Александра всю жизнь была уверена, что ни прежде, ни потом она не видела такого чудесного ребенка: черноглазая кудряшка с тугими румяными щеками и накуксившимся розовым ротиком.

– Ктой-то? – смешно и сердито, в одно слово проговорила Карина. – Эй-то девочка? Или мальчик?

– Девочка, девочка, – шепнула Ангелина Владимировна. – Это Саша. Сашенька… – добавила она с усилием.

– Ша-ше-нька?! – изумленно протянула Карина, тараща свои зеркальные, черные глазенки. – Ктой-то? Шашенька – ктой-то?

Мачеха помедлила, но малышка захныкала, не слыша ответа, и Ангелина нехотя процедила:

– Сашенька – твоя сестренка.

– Се-ре-нька? – медленно повторила Карина – и вдруг закричала в неописуемом восторге: – Моя серенькая Шашенька! Ах ты моя серенькая!

Вот чего не будет уже никогда в жизни – ласковых глаз сестры, ее шаловливого шепотка, когда хотелось подольститься к сердитой, или чем-то недовольной, или просто усталой Александре:

– Ну не дуйся, Шашка! Шлышишь? Я ж тебя люблю! Ах ты моя серенькая Шашенька!

Никогда, никогда… И даже если Ростислав все же добьется начала следствия, а потом судебного разбирательства, все равно этот охранник, Игорь, безусловно, прав: ничего не вернуть! Можно заклеймить позором старшего Корнилова и его приемного сына, можно открытием тайны его выздоровления довести Всеволода до нового сердечного припадка, а то и до смерти. Можно кричать, буйствовать, биться головой об стенку – ничего не исправить, ничего не вернуть. Карины больше нет, нет… а жизнь идет, и Севка кормит бурундучка в зимнем саду, и Александра с Ростиславом спорят, сыграть свадьбу уже в январе или все-таки подождать февраля, и подруга Карины Аня уехала из Нижнего, получив приглашение от модельного агентства «Red Stars», и Сережка Володин опять отправился в Чечню со своими омоновцами… Да, жизнь идет и идет, забывая о вчера, перескакивая через сегодня, в вечной погоне за завтра, – бежит, летит, продолжается, как будто и не было никогда на свете молоденькой, красивой, тоненькой Карины!

Александра резко повернулась к выходу.

Не вернуть! Какой смысл стоять здесь и ждать, что в лице этого чужого, отвратительного ей мальчишки проблеснут любимые черты?

Никогда. Никогда!

Вдруг она споткнулась.

А что, если Всеволод тут ни при чем? Что, если они с Ростиславом ошиблись, и сердце сестры мирно гниет в могиле вместе с ее телом?

Не живет, не бьется, не болит…

Странный звук долетел до нее. Александра обернулась, вдруг испугавшись чего-то, – испугавшись так, что у нее похолодели губы.

Всеволод плачет, что ли?

Но нет, он не плакал. Он пел – тихо-тихо, как бы недоверчиво, словно сам удивлялся тем словам, что слетали с губ: