Я знаю, что мне придется столкнуться с людьми, когда я вернусь. Я боюсь смотреть им в лицо. Они все еще будут аплодировать Лоре. Они будут аплодировать ее смерти. Они будут меня спрашивать: «Как она сделала этот смертельный фокус? Есть ли шанс, что вы сможете когда-нибудь раскрыть, как она сделала этот смертельный фокус? Как утонченно! Ах! Эта наивность, эта обманчивая простота! Словарь богат, а язык – о боже, язык великолепен. Она – гений, ее набор фокусов изыскан и превосходен. Я в восторге от ее смерти! Я хочу сказать, от того, как она умирает».
Когда самолет приземляется, я еду к леди Генриетте. Она в экстазе от того, что меня видит, как я и предполагал.
Она говорит:
– Когда ты был в отъезде, я поняла, почему для меня так важно быть с тобой. Вместе мы можем более отчетливо сохранить память о Саре. Я не могу быть ни с кем другим, это было бы все равно, что покинуть Сару. Но пока мы вместе, она будет жить.
Я обнимаю ее.
– Где Лора? – спрашивает она.
– Они залюбили ее насмерть. Она утонула в успехе. – Я не уточняю, что это был не ее собственный успех.
Я говорю Генриетте, что хочу повести ее куда-нибудь обедать. Она отвечает, что ей нужна минутка, чтобы переодеться, и уходит в свою комнату.
Я жду ее, и тут замечаю на низеньком столике возле кушетки журнал, на черной обложке которого – название белыми буквами: «Самоубийство».
Под названием говорится: «Бодрящий журнал для каждого мужчины или каждой женщины, которые когда-либо думали о том, чтобы совершить это». Я раскрываю журнал и читаю первое попавшееся объявление:
Мир не такой, каким я его себе представлял.
В ожидании, пока Генриетта будет готова, я рассеянно окидываю комнату взглядом и с изумлением замечаю в углу, рядом с ненавистным портретом, моим и Сары, большой портрет обнаженного Томми.
Когда Генриетта возвращается и видит, что я изучаю эту картину, она говорит:
– О, да. Томми связался со мной через твою мать, потому что был очень огорчен тем, что стал косвенной причиной смерти Сары. Он хотел побеседовать со мной и предложил помощь, если я в ней нуждаюсь.
– Почему ты его написала? – спрашиваю я.
Она берет у меня из рук журнал о самоубийстве, пролистывает его и объясняет:
– Потому что я прочла тут статью, в которой говорится: чтобы пережить трагедию, можно написать портрет человека, который в ней повинен, а потом разорвать его, или перечеркнуть, или сжечь, или проткнуть, или повредить как-нибудь еще. Мне хотелось попытаться, и Томми согласился мне позировать. – Она передает мне журнал, открывает его на странице со статьей, озаглавленной: «Здоровая смесь вуду и лечение искусством уничтожит тягу к самоубийству».
Я смотрю на портрет Томми. Он совсем не поврежден, но рядом с ним на полу лежит большой кухонный нож.
– Когда ты собираешься его повредить? – спрашиваю я.
– Не знаю. Я утратила интерес. Сейчас это кажется бессмысленным и банальным. Сомневаюсь, что мне стало бы от этого лучше, тем более что не было надежды, что Сара излечится от своей болезни. Она бы в любом случае умерла, поэтому несчастный случай с автомобилем ничего не изменил, не так ли?
Я беру нож и, с минуту поколебавшись, вкладываю ей в руку. И сжимаю ее пальцы вокруг рукоятки.
– Надежда была.