Обнажённый экспресс. Юмористический эротический роман

Правда, он может пообещать, сказать принародно, что если, мол, наша жизнь не покатиться в самую лучшую сторону, то он лично ляжет на рельсы. Обязательно и непременно. А ведь он врал… беспредельно. Причина проста. На нём было много одежды, причём, роскошной. А снял бы её, прямо у трибуны, возможно, что-то бы и понял. Постарался, чтобы не оказаться под колёсами поезда, на самом деле, потрудиться на благо не американского или там… какого-нибудь западноевропейского народа, а ради нашего… российского.

Итак, владыкой над грешным миром, с его естественными потребностями и желаниями, был душный летний день. В самом расцвете, в первой его половине. В четырёхместном купе скорого поезда, который направлялся из Москвы во Владивосток, почти никто не спал, как это обычно принято в дневные часы у пассажиров на железнодорожных колёсах.

В четырёхместном купе под номером семь тоже бодрствовали. Двое. Мужчина и женщина. О ней чуть позже. Лучше уже сразу обратить внимание на самого главного героя. Он, вполне, заслуживает этого, да и, в целом, уважения и понимания. Причём, не только со стороны читателей…

Может быть, от скуки, терпеливо разгадывал кроссворд моложавого вида военный пенсионер, майор в отставке Аркадий Дмитриевич Палахов. Около сорока лет от роду. Он даже не столько занимался кроссвордом, сколько постоянно погружался в воспоминания о своей не очень-то путёвой, ещё доармейской юности.

Надо сказать, что стремительно он дослужился до майорского чина и так же быстро ему предложили уйти в отставку. Причина не очень адекватна. Его не столько смятенную душу, а сколько грешное тело по непонятной причине, очень обожали женщины всего гарнизона и довольно большого воинского подразделения. Потому и сказали просто и ясно: «Иди, Аркаша, на гражданку. Там вот и балуй! А здесь… засекреченная часть».

Когда ему сообщили такую, не сосем приятную новость, неофициально и по сотовому телефону, то у него на какое-то мгновение затуманился разум. Наступил момент резкого отчаяния и полного неверия в справедливую жизнь. Он, гневно шарахнув свой мобильник об пол, соскочил с шикарного дивана, как резвый олень или, в крайнем случае, лось. При этом впервые в своей жизни он, как следует, не завершил половой акт. Потому на лице партнёрши мгновенно прочиталось некоторое недоумение, растерянность и даже обида.

А ведь она, полубрюнетка Марина, имела право требовать от него активной любви и ласки, так как её муж, заместитель начальник полка по тылу, майор Сингаев был в части очень уважаемым и авторитетным человеком. Но, надев на голову фуражку, как водится, с кокардой, Палахов бросился к входной двери.

– Ты куда, Аркаша? – прохрипела Марина, почти уронив кудрявую голову на свой обнажённый бюст. – Куда?

– Куда глаза глядят, Марина!

– Что, уже началась ядерная война?

– Ещё хуже! Меня увольняют из рядов Российской Армии! Источник надёжный. Мне только что позвонили в этот… в дребезги разбитый мобильник!

Хлопнув дверью, практически уже отставной майор, резво выбежал во двор пятиэтажного жилого дома. Он промчался мимо дворника, уронившего от неожиданности метлу, и бросился в сторону железной дороги. Благо, только что начиналось раннее летнее утро, и не очень многие видели обескураженного и взволнованного Аркадия Дмитриевича. Он пролетал мимо редких прохожих, не отвечая на их приветствия.

Почти потеряв самообладание, он бежал по шпалам, в сторону восходящего солнца, изображая из себя курьерский проезд. Но если не всё, то этот его забег, его закончился удачно. Его остановили путевые рабочие и объяснили, что не стоит куда-то там бежать и при этом мешать ремонтным работам по замене шпал.

Одна из путейщиц, тридцатилетняя Василиса Акнокарова, почему-то, судорожно глотая слюну, тихо и томно сказала ему:

– У вас, оказывается, Аркадий Дмитриевич, такие большие и красивые… глаза.

Ничего не ответив на такой вот несуразный комплимент, он оглядел себя с ног до головы и определил, что он совершенно голый. Если конечно не считать фуражку на голове верхней одеждой.

В общем, заботливые путейцы обмотали его трепетное тело тряпками, служившими обтирочным материалом, показали Палахову, где находится его дом. После этого, Аркадий Дмитриевич, конечно же, пришёл в себя. Но не целиком, а фрагментами. В душе он понимал, что голым, абсолютно без одежды, на железнодорожных путях могут появляться только поезда, и совсем не потому, что им абсолютно нечего на себя надеть. А человек, к примеру, не пассажирский экспресс, а высокоразвитое существо. Ему обнажатся никак нельзя. Аморально, безнравственно, неприлично даже в том случае, если есть, что показать.

А на следующий день при встрече с командиром дивизии генерал-майором Курмечкиным, ему пришлось немного оправдываться за свой опрометчивый поступок. Но все слова Плахова самый большой начальник части имел свой нерушимый и железобетонный контраргумент.