– Потому… В этом нет никакой военной и государственной тайны. Такое время было. Просто нашу часть спешно расформировали… Кто-то очень большой и важный за границей сильно обиделся на то, что у нас… есть боеспособная часть. Вот мы и… разоружились. А теперь начали… вооружаться.
Ирина встала перед ним в полный рост, обнажённая и прекрасная.
Одним словом, женщина ещё в самом соку. Она серьёзно сказала:
– Смотри мне в глаза и отвечай честно! Почему тебя выгнали на «гражданку»? В глаза мне, смотри! Ты английский шпион?
– Если честно,– он тяжко вздохнул, – меня попросили покинуть ряды доблестной Российской Армии из-за активной любви и живого, неугасаемого интереса к женскому полу. Все меня или почти все дамы… хотели. Откуда же я знал… почти не знал, что некоторые из них – жёны и подруги больших военных начальников. Впрочем, вру. Всё я и всегда знал.
– Ничего, – она погладила его по лысеющей голове,– не переживай, Аркаша. На одного пошлого генерала в армии будет меньше…
Палахов прижался к её животу головой, засунув свои натренированные пальцы глубоко и туда, куда желалось. Она тяжело задышала. Ну чего там… Конечно же, учительнице рисования начало становиться по-настоящему хорошо.
Он встал, наклонил её лицом в сторону столика. Как говорится, она очутилась в положении между низким и высоким стартом. Блаженно закрыла глаза, но не удержалась и сказала:
– Ну, чего ты там резину тянешь? Чего задумался, солдат? Давай! Побыстрей и поактивней! Я устала ждать. Давай им всем, твоим недругам, вот этими нашими сближениями, частыми и активными, отомстим, за то, что тебя, как шелудивого и пакостного пса выкинули из армии.
– Мне приятно, что ты так образно мыслишь и сравниваешь меня с псом. Хорошо. Давай же мстить, мстить и мстить! Пусть нам будет хорошо, а им – не очень. Но, наверное, и они что-то умеют…
Он раздвинул руками её «половинки» и впихнул свой «инструмент»… далеко-далеко. Это было понятно, ибо она произнесла «ах», да и его конец уперся во что-то твёрдое, и уже почти до боли знакомое.
Их частые соития стали в течение дня уже доброй традицией.
А недалеко у переезда, мимо которого давно проехал их проезд, тележка с тряпьём валялась под деревом. Вроде, это был ясень или даже могучий дуб. Впрочем, какая разница. Рядом вперемешку… валялась одежда дежурной по полустанку и лохмотья бомжа.
Он, уже исправно сделав своё дело, в стороне от недавнего места действия, неторопливо надевает на себя рваные штаны. Она была всё ещё обнажена, но с красным флажком в руке.
Сначала встала на четвереньки, потом выпрямилась и торжественно, как морская царевна, сошла вниз с бугра. Потом ей пришлось снова встать на корточки, чтобы собрать в охапку свою форменную одежду.
При этом дежурная старалась не потерять красный флажок. Только на момент положила его на землю. Потом взяла его опять в правую руку. Это тогда, когда уже почти оделась. Снова встала в полный рост. Но уже не такая интересная. А всё потому, что не… голая.
Ведь женщину красит не шляпка с цветами и не замысловатая юбка до пят, а вот именно эта самая её… нагота. Вот и спрашивается. Зачем же их одевать, когда они раздетые гораздо приятней. Правда, не все. Некоторых так и стараешься побыстрей покрыть верхней одеждой, чтобы не смотреть на их жуткие телеса и чтобы сердце кровью не обливалось.
– Почему ты так вцепилась в свой флажок? – резонно спросил бомж. – Ведь тут, в роще, поезда не ходят. Для чего тебе красный символ в виде тряпочки на палке?
– Если одежду не всю найду в траве, то…чепуха. А вот флажок терять нельзя. Уволят! С этим у нас очень строго.
– Однако, ты девушка подвижная оказалась и… покладистая. Как… поклал, так и лежала. Но сноровистая. Раза четыре я над тобой подлетал. Почти в небо, как жаворонок, божья птичка.
– Дело в том, жаворонок, божья птичка,– она неторопливо расчёсывала свои длинные и пышные рыжеватые волосы на голове,– суть в том, что у меня такое случилось первый раз в жизни. Ты понимаешь? Первый раз в жизни!
Бомж оторопело и с некоторым удивлением и активным сомнением посмотрел на неё.
Он даже от неожиданной новости чуть ни сел уже не голой задницей на колесо своей тележки.
– Да ну тебя! – он замахал своими грязными ручищами, как ворон.– А как же… то самое? Оно, как бы… не тяжело, с лёгкостью… проникло.
– Впервые в жизни, добрый мой и отзывчивый странник, я занималась сексом… лёжа на муравейнике. Вот по этой самой причине ты очень и очень высоко и подлетал.
Она не поленилась задрать форменную казённую юбку, опустить до колен трусы и продемонстрировать бомжу свои ягодицы. Причём, долго это делала, поворачиваясь к нему, то с одного, то с другого бока.
Именно так. По её пышной, молодёжной заднице до сих пор дружно ползали большие чёрные муравьи.
– Нет, душа моя, – бомж прижал руки к груди,– больше мне ничего не показывай. – Я уже больше ничего не смогу. Да и не хочу!
– Вот так всегда! Только порадуешься чему-нибудь светлому, и оно, чёрт побери, вдруг внезапно заканчивается. Не мужики, а инвалиды сплошные!