Обнаженный любовник

Когда солнце начало подниматься над Колдвеллом, демон Девина выключила свою плиту «Викинг» и переставила сковороду на столешницу. Она выбрала белую квадратную тарелку, на которую положила с помощью щипцов из нержавеющей стали два куска мяса, приготовленные по идеальному рецепту, добавив всего лишь щепотку соли и перца, а несколько капель оливкового масла первого холодного отжима на сковородке дали хрустящую корочку.

Простота в совершенном исполнении. Намного лучше высокой кухни, для приготовления которой требовался рецепт на двенадцать минут чтения и перевода с французским словарем.

Взяв бокал вина, Девина отнесла еду к своему столу и села спиной к кухне, чтобы видеть все свое богатство. Ее личное пространство, — ее логово, если хотите — представляло собой большое открытое помещение в подвале одного из старых офисных зданий в центре города. Технически это было одно из десятка или около того складов, которые чаще всего использовались для — скукотища! — корпоративных архивов, помещения предоставлялись конторам, которые занимали целые этажи на верхних уровнях.

Ее отличался, и не потому, что она могла по своему желанию замаскировать склад и его драгоценное содержимое. Вместо тупых документов и бесполезных жестких дисков или что там еще хранилось на других складах, ее пространство было наполнено красотой.

Взяв вилку и нож — «Christofle»[26], чистое серебро — она разрезала мясо и положила кусочек в рот.

Черт. Жестковато. Доказательство того, что внешний вид — не показатель ценности.

С гримасой проглотив кусок, Девина взяла свой совиньон блан и сделала большой глоток с тонкой кромки хрустального бокала. Люди в большинстве своем отдали бы предпочтение красному вину, но оно было слишком тяжелым для нее… и, Боже, мясо вышло ужасным. Напоминает прием лекарства, неприятно, но с пользой для тела.

Ну, Девина надеялась, что так и было. В противном случае она зря теряла время.

Чтобы отвлечься от знакомого стервозного неудовлетворения, нотки которого появились в ее внутреннем монологе, Девина с гордостью окинула взглядом свою одежду от кутюр, которую собрала за десятилетия. Какие-то вещи были оригинальными, из семидесятых, восьмидесятых и девяностых. Что-то она купила совсем недавно в элитных винтажных магазинах. А некоторые были совершенно новыми, с Пятой авеню, Родео Драйв и Уорт авеню.

В ее коллекции значились такие шедевры как: «Гуччи», «Виттон», «Эскада», «Шанель», «Армани», «Лакруа», «МакКуин», «МакКартни». Если бы она придерживалась иной эстетики, то могла бы пойти в сторону «Мэн-Бокер» и «Живанши», но Одри Хепберн всегда вызывала у нее изжогу.

И не забывайте про аксессуары. Черт возьми, она носила «Маноло» еще до Кэрри-мать-ее-так-Брэдшоу, а подошвы на ее шпильках сверкали красным цветом за много лет до того, как плебеи открыли для себя «Лубутен».

И не только потому, что она шла по пролитой ею крови.

Вернемся к прекрасному гардеробу. Конечно, ее очень радовали стойки с одеждой, юбки, платья, блузки и брюки, развешанные по бесчисленным вешалкам. Были секции для отдельных предметов одежды, а также секции с готовыми образами от дизайнеров. Целый стол для «Биркин» и набор полок под «Шанель». Но расстановка не была фиксированной. Она регулярно меняла вещи местами. Иногда раскладывала в хронологическом порядке по эпохам; иногда — по цвету. Однажды она попыталась отсортировать по цене, но сделать это было невозможно. У старых вещей были бирки с центами по современному курсу, а редкость и история делали их бесценными.

Ешь, сказала Девина себе. — Ты должна есть.

Пока она давилась бóльшим из двух кусков, ее взгляд ласкал визуальное разнообразие перед ней, шелка и блестки, кашемир и мех, сумки, обувь и нижнее белье, многообразие цветов, текстур и форм для самовыражения. И коллекция служила источником полного удовлетворения и счастья, каждая вещь была для нее как ребенок, усыновленный в любящий дом. Украла ли она одежду или заплатила покупную цену, сняла ли с трупа или подарила сама себе, право собственности было бесспорным и неизменным, а ее красота всегда увеличивалась в тысячу раз тем, во что она облачала свое идеальное тело.

Одежда была ее ореолом света, которым она по своей природе никогда метафизически не обладала.

Но, черт возьми, она может позволить себе выглядеть шикарно, пока творит свое зло.

И тем не менее…

Столовое серебро мягко звякнуло о тарелку, нарушая царившую вокруг тишину, которая напоминала о том, что обожаемые ею вещи могли приземлять ее и служить важным источником возбуждения и предвкушения, но в конечном итоге… эти шедевры модного искусства не могли к ней прикоснуться. Обнять. Смеяться и плакать вместе с ней.

Она была одна в переполненной комнате.

Отодвинув тарелку, Девина откинулась на спинку стула, покручивая бокал в руке, кружа желтую жидкость по внутренним стенкам.

Кьянти и стручковая фасоль, да? — подумала Девина, изучая золотистый напиток. — Как тривиально.