Обнесенные «Ветром»

— Андрей Васильевич, я на совещание, оставайся за старшего. Ты собирался куда-нибудь?

— Да все равно куда, лишь бы от дежурной части подальше. А что там за совещание?

— Маразм очередной. Отчитываться надо, как перекрываем места сбыта похищенного на территории. Да сейчас весь город — сплошное место сбыта, на всех углах продают. Даже в Русском музее бананами торгуют.

— Кстати, Георгич, ходят слухи, что кооператоры хранят бананы в моргах, люди травятся, есть смертельные случаи. Как ты думаешь, туфта?

— Не знаю. Я тут купил пару, съел, так все ночь покойники снились. Ну все, я опаздываю.

Кивинов зашел к Петрову. Тот уже откуда-то приволок молодого паренька и успешно колол его.

Паренек всхлипнул, вытер слезы грязным рукавом и спросил:

— Михаил Павлович, а если я еще вспомню что-нибудь, меня под подписку отпустят?

— С каждым названным эпизодом шансы на подписку резко возрастают, — с самым серьезным видом врал Миша.

— За что его? — спросил Кивинов.

— Серьги рвал с девчонок, гаденыш, а теперь вот каяться не хочет.

— Слушай, джигит, так ты бы вставил себе серьгу в ухо, сейчас модно, да и рвал сколько влезет. А?

Парень всхлипнул.

— Миша, посади этого архаровца в камеру, есть дело, поможешь.

Петров вывел парня. Кивинов задумался. С моральной точки зрения метод Миши был несколько грубоват, но, с другой стороны, и парень, вроде, не ангел. В общем, сложный вопрос. Когда Петров вернулся, Кивинов спросил:

— Ты у Аяврика в квартире был?

— Конечно, сам и опечатал.

— Есть там что-нибудь интересное?

— Да что там может быть? Хуже, чем в курятнике — вонища да грязь одна.

— Ключ у тебя?

— В дежурку сдал, если из жилконторы не забрали, значит, там лежит.

— Пошли в адрес, посмотрим еще разок.

— Тебе что, делать нечего? Я лучше с грабителем закончу. Да и дождь начинается, брось ты.

— Пойдем, пойдем, не ленись. Кабинет пока от никотина проветрится.

Опера вышли на улицу.

— Андрюха, ты думаешь, его скинули?

— Не знаю, просто хочу квартиру посмотреть. 

— Зачем?

— Миша, ты вот сейчас парня колол. Зачем?

— Как зачем? Чтобы эпизодов больше было, палок сразу сколько срубим.

— Меня откровенно радует наша система. Ты недавно работаешь, а слово «палка» уже на первом месте. Это я не в укор тебе лично. Ведь люди приходят в милицию не для того, чтобы она срубила палку, а чтобы им помогли. Вся жизнь у нас какая-то палочная, и не только в ментовке. Может, мы и живем для палки? Родился, умер — поставьте галочку, мол, был такой-то, кто следующий?

— Слушай, а если окажется, что Яковлева убили, мне что будет? Я же отказник печатал.

— Что, что — выкинут из органов к черту. Да не бойся, шучу, и так работать некому. Получишь выговор, это мелочи, у меня уже штук пятнадцать-шестнадцать. А с Яковлевым разберемся, я тоже думаю, он сам упал. Ты с соседями не беседовал?

— Нет, заяв много было. Труп оформил, и все. Может, участковый сходил?

— Не смеши. Ему это надо? Сдох подопечный — меньше возни с проверками. Ну вот, доползли.

Квартира Аяврика была опечатана. Миша сорвал свою печать, открыл дверь. Однокомнатное убожество. Великолепный проект, великолепное содержание. В советской стране не должно быть богатых. Ну-с, поглядим.

Кивинов зашел на кухню — груда бутылок, сгнившее варево, стайка тараканов на косяке. Извините, ребята, за беспокойство, но хозяин вас баловал, ну-ка кыш!

Бутылочек не сдавал, значит, было на что жить. Так, а что у нас на лоджии? Вот скамеечка. Удобно: встал — и прыг. «Как безмерно оно, притяженье земли», кажется, так Лещенко пел. Только зачем тут скамеечка с кухни, когда рядом ящик стоит? Встал бы на него. Ну, а что в комнате? Мебель типично советская — стол и тахта. Все. Прекрасно. Советскому человеку роскошь ни к чему. Соль рассыпана, солонка на полу, как будто случайно. Что ей тут солили, непонятно. Стол, что ли, пустой? Нет, Аяврика пришили не профессионалы, и это радует. Скамеечку подставили — сам, мол, принес, соль рассыпали, чтобы собачка не унюхала лишнего. Дураки. Докуда вас собака в городе приведет? Правильно, до ближайшей остановки, где нагадит и облает прохожих.

Хорошо хоть сдуру письмо предсмертное не оставили, как в книжках: не ищите, мол, виноватого я сам, честное слово! Из-за любви. Да, Аяврик, кому-то ты помешал, а у нас не забалуешь — чуть что, и в окно, без парашюта. Пока долетишь, поймешь — был не прав. Хорошее слово — не прав. Не прав, и все, до свидания.

Кивинов посмотрел в окно. Дождь лил стеной.

— Придется тут ночевать.

— Делать, Андрюха, тебе нечего. Все вымокнем, пока вернемся.

— А я и не спешу.