Обнуление. Лечение разума болью души. Часть I

Вид спустившихся в подвал был ужасен: полностью голые, худые, с вывалившимися из широко открытых ртов кроваво-синими языками. Вращая зрачками, вытянув длинные руки вперёд, будто ожившие мертвецы, они безмолвно, не подходя близко к клетке окружили её. Остановились на мгновение и вдруг разом, как по команде, стали сужать круг.

Сердце Элис готово было остановиться, руки и ноги онемели, по спине от головы к пояснице наперегонки побежали крупные мурашки.

Подойдя вплотную похожие на мертвяков люди протиснули грубые волосатые руки сквозь прутья и мыча что-то невнятное, отрывистое, рычащее беспорядочно принялись хватать пальцами воздух будто бы пытаясь поймать что-то известное лишь им невидимое. Со всех сторон касаясь голого тела Элис грязными, испачканными фекалиями растопыренными пальцами они вынудили её занять место ровно посередине клетки. Продолжая тянуться к середине клетки, внезапно истошно заорали диким, будто рвущимся из глубокого колодца трубным протяжным воем: «А-а-а-а-а-а-а!» …

Дюбарри сидела на кушетке рядом с лежащей в беспамятстве Элис, лёгкими прикосновениями гладила её шелковистые волосы и рассуждала о том, не перестарались ли её рабы-актёры, не слишком ли напугали наивную простолюдинку, выдержал ли её мозг, не тронулась ли она рассудком и хватило ли ей этого испытания для того, чтобы согласиться удовлетворять любые сексуальные прихоти Бурбона.

Дождавшись когда Элис откроет глаза Дюбарри улыбнулась, заботливо подала стакан воды, потом, поправив одеяло, полным участия голосом произнесла: «Дитя моё, прости этих зверей, что напугали тебя. Не уследили надсмотрщики за ними, вырвались они, давно некормленые, из своих нор в поисках человечины. Не могут, давно потерявшие человеческий облик, питаться ничем иным, как только плотью людской. Друг друга жрут, твари безмозглые. Одним словом, неисправимое адово племя, от которого нужно бы, конечно, избавиться. Иначе начнут поглощать всех без разбора, неудержимые, кандалы как игрушки детские ломающие, цепи железные, подобно ниткам, рвущие».

От вновь хлынувшего в сердце страха Элис пружиной сжалась под одеялом.

– Не бойся, деточка, – успокаивала Дюбарри, – ты уже для этих людоедов недосягаема. Тебе ничего не грозит… Конечно, если ты сейчас же пообещаешь мне, что будешь покорной. – Голос графини стал заметно жёстче, – Если же ты вновь откажешься от моего предложения, то уверяю, я не смогу спасти тебя, просто не захочу. Я вновь уйду и забуду о тебе уже навсегда, и сгинешь ты в желудках этих не знающих сытости упырей, после того как они по очереди попользуются тобой.

И, поверь, никто не узнает о твоей участи, мир будет радоваться скорой весне, и никому до тебя не будет никакого дела, как будто бы тебя и не было на земле.

Выбирай, милочка, время не терпит, либо ты принимаешь и исполняешь всё, что я требую, либо… Прощай, крошка! – фаворитка встала и демонстративно сделала шаг в сторону двери.

Лежащая с закрытыми глазами Элис еле слышно ответила:

– Я согласна быть послушной вам, госпожа.

Незамедлительно последовал приказ: «На колени, сучка».

Невольница сползла на пол и встала на покрасневшие от долгих молитв колени.

Дюбарри уселась на стул, задрала юбку и широко раздвинула полные ноги. Поглаживая заросший жёсткими волосами лобок, молвила: «Представь, что это губы Людовика. Сейчас ты будешь целовать их со всей страстью, нежно, долго, не отрываясь, до тех пор, пока я не произнесу слово: «Довольно». И только попробуй воспротивиться, только попробуй оторваться, я тебе такую казнь устрою, что ты пожалеешь о том, что родилась на свет. Начинай».

Находящаяся в состоянии полной беспомощности девушка подползла и крепко зажмурившись неумело ткнулась губами в воняющие свежей мочой гениталии жестокой извращенки, которая тут-же грубо схватив её голову за подбородок, пронзая наполненным ненавистью взглядом, не разжимая зубы процедила: «Во-первых, прежде чем исполнить приказ отвечаешь: «Слушаюсь, госпожа», во-вторых: исполняешь повеление в точности, как велено. Я повторяю ещё раз, и больше повторять не буду, сейчас ты должна представить себе, что целуешь самого любимого, самого дорогого, самого желанного для тебя человека, коим, конечно же, будет король, и лобызаешься с ним жадно, вкусно, не теряя при этом трепетности, присущей невинным девушкам лёгкости».

Отвесив Элис увесистую пощёчину, вновь рявкнула: «Начинай». В какой-то момент, схватив продолжающую стесняться, несмелую девушку за волосы, крепко прижав к себе принялась елозить её лицом по ставшим влажным от возбуждения половым органам, с придыханием приговаривая: «Вот так нужно, вот так, вот так…»

Долго продолжала издеваться нечестивка над не имеющий возможности сопротивляться жертвой. Наконец раздалось усталое, довольное, долгожданное: «Довольно».