Обо всем и еще кое о чем

- Что дело есть у тебя срочное, - нейтральным тоном отозвалась Наталья Павловна и пошла к подъезду.

- Я завтра приеду. На весь вечер. Клянусь, - говорил Звягинцев, не трогаясь с места.

- Завтра я дежурю за Петрову. Ну, счастливо, - и, уже не глядя на Звягинцева, Наталья Павловна махнула ему рукой и быстро вошла в подъезд.

В почтовом ящике среди газет лежал номер "Терапии". Вот и занятие на вечер, - подумала Наталья Павловна, нажимая на кнопку лифта.

Букрин поставил машину во дворе, под окнами кафедры, и вошел в сумрачный гулкий вестибюль. Остановился возле расписания занятий (четкие строчки черной туши сплошь дополнены карандашными поправками), педантично внес исправления в блокнот и пошел наверх.

По средам у Алексея Петровича занятия лишь у "вечерников", но студенты дневной группы, где он куратор, готовились к олимпиаде для школьников. Ребята занимались на четвертом этаже, однако, с минуту постояв в раздумье на третьем, Букрин свернул к кафедре.

И улыбнулся: коридор был пропитан ароматом трав.

На кафедре пили чай. Чай, как правило, заваривала Ирина Максимовна, лаборантка, пожилая женщина, что всю жизнь провела в этих стенах. Карнаухова была большая любительница заваривать чаи и всякий раз каким-то новым способом и всякий раз сама умилялась новому аромату. Иногда Алексей Петрович не отказывался от чашечки чаю и улавливал в нем запах мяты или лимонника, но часто он не мог угадать ни одной травки из нового букета, и тогда Ирина Максимовна умилялась его неведению.

Алексей Петрович открыл дверь, и аромат стал густым, зримым и осязаемым (так ощущаешь вкус хлеба, когда в тумане парной кто-то плеснет на раскаленную печь свежее пиво). Травный дух парил в комнате, и в нем был и запах мокрой травы и запах травы, скошенной, подвяленной жарким солнышком, и благоухание разнотравья гасило привычные запахи кафедры: книжной пыли, пожелтевшей бумаги, нагретой резины.

Три женщины, что сидели в уголке у стола, разные и по возрасту, и по внешности, одинаково благоговейно вдыхали пар из своих чашек, а Ирина Максимовна увлеченно повествовала о целебных свойствах данного напитка, но, едва Букрин вошел, все захлопотали вокруг него.

- Как хорошо. Вовремя. Пожалуйста, чашечку чайку. У нас чай с пятью травками. Варенье облепиховое. Хворост. Подсаживайтесь.

- Нет-нет, благодарю. Только из дома, - раскланялся Алексей Петрович. Он был в добрых отношениях с коллегами, но большинство женщин кафедры по тем или иным причинам были одиноки, и, хотя в разговорах они подсмеивались над мужчинами и жалели замужних, но, с тех пор как Букрин стал вдов, он постоянно ощущал подчеркнутую женскую заботу, и чем долее длилось его вдовство, тем плотнее становилась забота. Когда пять лет назад умерла жена, внимательны к нему были все женщины, но с годами все гуще становилось внимание отдельных дам, что предлагали ему свои услуги по любым мелочам и всегда оказывались там, куда он заходил. - Простите, что помешал. Приятного аппетита.

- Ну, что вы, что вы...- прокатилось по комнате. - Спасибо, спасибо...

- Я не был с утра. Зашел спросить: какие новости? - от двери говорил Букрин.

- Нет, все тихо, - так, словно спрашивал он непременно о плохом, отозвались от стола. - Все заняты олимпиадой. Алексей Петрович, в "Гиганте" американский фильм, у нас оказался лишний билет, составьте нам компанию, предложила одна из дам.

- Нет, не могу. Жаль. Но занят. Очень, очень жаль, - и, еще раз пожелав всем приятного аппетита и прочих земных благ, Алексей Петрович спиной вышел в коридор и пошел к ребятам, вспоминая, зачем, собственно, заходил на кафедру. Вспомнил, что хотел внести поправки в файл, но возвращаться к компьютеру не стал, оставив работу на вечер: когда у него закончится лекция, на кафедре не будет никого.

Уже на лестничной площадке был слышен негромкий гул, что шел из аудитории в конце долгого коридора. Букрин улыбнулся, прибавил шаг.

Экраны мониторов светились, но ребята шумно толпилась возле одного компьютера, где были заложены игры.

Алексей Петрович, никем не замеченный, подошел сзади и спросил негромко:

- День добрый. Ну, как наши дела?

- Готовы, - ответили разноголосо, все еще увлеченные игрой.

Букрин молча достал из портфеля папку с бумагами, и один за другим ребята потянулись к столу преподавателя, и улыбки на лицах ребят медленно гасли, а в глазах загорался интерес.

- Алексей Петрович, вы пойдете с нами в воскресенье на митинг? - спросил один из ребят, что был постарше.

- На митинг? - со сдержанной усмешкой переспросил Алексей Петрович. Социал-демократов? Кадетов? Монархистов? - спрашивал с паузами, придавая голосу все большую значимость. Но ребята шутку не приняли, ответили серьезно:

- Памяти ребят, погибших в Афгане.

И улыбка на лице Алексея Петровича погасла:

- Конечно. Спасибо, что напомнили. Где и во сколько?

- В одиннадцать. На Комсомольской площади.

- В одиннадцать, - раздумчиво повторил Алексей Петрович, как повторял все, что необходимо было запомнить, и, подытожив, - договорились, - раскрыл папку с бумагами.