Логика ребенка: «Моя комната – это мой мир. Разве я не имею права на то, чтобы мой мир был таким, как я хочу?»
Сразу вспоминаю, что, когда Альберту Эйнштейну кто-то сказал, что беспорядок на его столе – свидетельство беспорядка в его уме, он тотчас возразил:
– Если порядок на столе есть свидетельство состояния ума, то я понимаю, почему на вашем столе всегда пустота.
Логика ребенка в данном случае для меня безупречна. Логика родителей – сомнительна, потому что это логика дрессировщиков, а не любящих людей.
Поэтому я считаю, что
РЕБЕНОК НЕ ДОЛЖЕН УБИРАТЬ СВОЮ КОМНАТУ, ПОТОМУ ЧТО ЕГО МИР МОЖЕТ БЫТЬ ТАКИМ, КАК НРАВИТСЯ ЕМУ.
Итак, в позиции «мы с ребенком учим друг друга» нет ни подобострастия, ни желания оригинальничать. Это абсолютно нормальная, естественная и, я думаю, единственно возможная позиция для взаимоотношений со своим чадом.
Событие – совместное бытие
Если мы вдумаемся в смысл слова «событие», то выяснится, что «со-бытие – это совместное бытие». А если мы вспомним, что суть событий в изменении, то придем к такому выводу:
ЕСЛИ У ВАС ЕСТЬ СОВМЕСТНОЕ БЫТИЕ С РЕБЕНКОМ, ЗНАЧИТ, У ВАС ЕСТЬ НЕКИЕ СОВМЕСТНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ.
Видеть в ребенке человека означает еще и не бояться тех изменений, которые происходят в вас под его воздействием.
Великий Юнг призывал свой педагогический энтузиазм направлять на самого себя. Чудесный совет!
ОБЩЕНИЕ С РЕБЕНКОМ – ЭТО НЕ ПРОЦЕСС ДРЕССУРЫ, НО ПРОЦЕСС ВЗАИМНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ.
На этом, пожалуй, и закончим первую, и так слишком затянувшуюся главу.
А дальше подробнее поговорим о том, почему педагогика не наука и какой вред могут принести многие педагогические выводы, если им следовать.
Ну а для отдыха, как я и обещал, – небольшая сказочная история.
Про голого Лиса
Лис жил в лесу. Краси-и-вый… Не лес, а Лис. Нет, лес тоже, конечно, прекрасен, но Лис – особенно… Рыжий такой, рыжий. Мохнатый такой, мохнатый. Глазки коричневые, мордочка острая, коготки на лапах остренькие. Прелесть что такое, а не Лис.
И зазнался, конечно. Когда все вокруг ахают да охают – редкий лис не зазнается.
И вот, значит, ходит наш Лис, весь такой зазнавшийся… Морду к небу поднимает, лапками медленно передвигает, хвостом своим вальяжно туда-сюда помахивает – зазнается, в общем.
Но тому, кто зазнается, все мало. И начал Лис просить, чтобы стал он каким-то прям совсем невероятным, ну вообще ни на кого не похожим.
Не, ну думать же надо, чего просишь… Впрочем, если кто зазнался, тому думать неохота уже.
Короче, проснулся однажды Лис, подошел к зеркалу. А он лысый. Как холодильник. Или как пень от только что срубленного дерева, что, в сущности, одно и то же.
То есть не похожий, конечно, ни на кого. Только какая от этого радость?
Вместо шикарного рыжего-рыжего, мохнатого-мохнатого красавца смотрит из зеркала трагическое существо. Ребра торчат, усы топорщатся, а сзади какая-то веревочка печально опущена – бывший хвост.
На лысой морде глаза, правда, стали казаться особенно большими. Но это не вдохновляло. Тем более усы превратились в тоненькие бессмысленные проволочки… Ну никакой красоты!
Не сразу, но понял Лис: да, он теперь стал не такой, как все. Но от него ушла красота. Красота нередко так поступает с теми, кто зазнается: обижается и уходит.
Сидел-сидел лысый Лис в своей норе, но нора – такое место, из которого все равно надо выходить. Ну Лис и вышел. Сначала просто вышел из норы, однако постепенно стал выходить из себя, потому что уж больно сам себе не нравился.
Тут такое началось!
Все звери начали над ним смеяться и тыкать в Лиса, кто чем мог: лапами, крыльями, клювами, а рыбы, противные, даже плавниками…
– Урод! Урод! – кричали звери.
И не потому, что они были прям такие злые, а потому, что не любили тех, кто зазнается. И при случае им это демонстрировали.
Вот тут-то как раз Лис из себя и вышел. Понял то есть, что таким, какой он был, жить уже не получится, надо выйти из себя и стать другим.
И решил Лис, что не бывать ему больше лисом, а, раз уж он такой страшный, надо пойти на огород к Слону работать пугалом. Ведь, даже если ты урод, надо же где-то работать!
Слон сначала посмеялся над лысым Лисом, но на работу взял.
И вот сидел Лис в огороде, ворон отгонял и решил твердо: «Теперь тысячу раз буду думать, прежде чем просить что-то… Или даже две тысячи…»
И вдруг слышит Лис, кто-то восклицает восторженно:
– Какой красивый… Везет же – шерсти совсем нет.
Не понимает Лис, кто это и кем восторгается, по сторонам оглядывается… Никого нет.
Только холмик неподалеку виднеется.
– Есть же такие счастливые существа, у которых совсем нет шерсти, – снова слышит Лис. – Создает же природа такую красоту!
Пригляделся Лис к холмику и понял, что холмик-то как раз и разговаривает.
Прищурился, чтобы лучше видеть, и стало ему совершенно очевидно: перед ним шерстяная Черепаха.
Шерсть была у Черепахи повсюду: на панцире, на лапах, на мордочке и даже на тонкой шее.
Лис посмотрел на шерстяную Черепаху и понял, что больше всего на свете хочет с ней дружить.
Шерстяная Черепаха двигалась к Лису медленно, как бы стеснительно.