Обойденные

- Я его дал одному знакомому.

- Все врет! Как вы все без меня изоврались! - говорила Даша, улыбаясь через силу,- а особенно вы и Анна. Что ни ступите, то солжете. Ну, вот читайте мне Лермонтова - я его никому не отдала,- и Даша, достав из-под подушки роскошно переплетенное издание стихотворений Лермонтова, подала его Долинскому.

- "Мцыри",- сказала Даша. Нестор Игнатьевич прочел "Мцыри".

- "Боярин Орша",- сказала больная снова, когда Долинский дочитал "Мцыри".

Он прочел "Боярина Оршу", а она ему заказывала новое чтение. Так прочли "Хаджи Абрека", "Молитву", "Сказку для детей" и, наконец, несколько глав из "Демона".

- Ну, довольно,- сказала Даша.- Хорошенького понемножку. Дайте-ка мне мою книгу.

Долинский подал ей книжку; она вложила ее в футляр и сунула под подушку. Долго-долго смотрела она, облокотясь своей исхудалой ручкой о подушку, то на сестру, то на Нестора Игнатьевича; кусала свои пересмяглые губки и вдруг совершенно спокойным голосом сказала:

- Поцелуйтесь, пожалуйста.

Анна Михайловна вспыхнула и с упреком сказала:

- Что ты это говоришь, Даша?

- Что ж я сказала? Я сказала: поцелуйтесь, пожалуйста.

Долинскому и Анне Михайловне было до крайности неловко, и они оба не находили слов.

- Что ты, с ума сошла, Дора! - могла только проронить Анна Михайловна.

- Какие вы смешные! - проговорила, улыбаясь, больная.- Ведь вы же любите друг друга!

- Что вы это говорите? Что вы говорите! - повторял с упреком переконфуженный Долинский, глядя на еще более сконфуженную Анну Михайловну.

Больная отвернулась к стене, не удостоив этих упреков ни малейшего внимания и, помолчав с минуту, опять сказала:

- Да поцелуйтесь, что ли! Мне так хочется видеть, как вы любите друг друга.

- Даша! Тебе верно хотелось видеть, как я плачу, так ты как нельзя лучше этого достигла,- сказала вполголоса Анна Михайловна - и, сбросив с колен работу, быстро вышла из комнаты. Слезы текли у нее по обеим щекам.

Долинский посмотрел ей вслед и остался молча на своем месте.

- Вот чудаки! - тихо заговорила Дора и начала досадливо кусать губки. Это означало, что Даша одинаково недовольна и другими, и сама собой.

- Смешно! - воскликнула она через минуту с тою же досадой и с явным желанием вызвать на разговор Долинского.

- Да, кошке игрушки, а мышке слезки,- ответил, не поднимая глаз от бумаги, Долинский.

Даша вспыхнула.

- Э! Уж хоть вы, по крайней мере, перестаньте, пожалуйста, комонничать! - крикнула она запальчиво на Долинского.

- Что такое значит комонничать? Извините, пожалуйста, я даже слова такого не знаю,- отвечал сухо Долинский.

- Русское слово.

- Никогда не слыхал в моей жизни.

- Мало ли чего вы еще не слыхали в вашей жизни! В это время в комнату снова вошла Анна Михайловна

и опять спокойно села за свою работу. Глаза у нее были заплаканы.

Дора посмотрела на сестру, слегка поморщила свой лоб и попросила ее переложить себе подушки.

- Ну, а теперь уйдите от меня,- сказала она не оправившимся от смущения голосом сестре и Долинскому.

- Я останусь с тобою,- отвечала ей Анна Михайловна.

- Нет, нет! Идите оба: "мне вид ваш ненавистен",- тихо улыбаясь, шутила Дора.- Нет, в самом деле, мне хочется быть одной... спать хочется. Идите себе с богом.

Глава пятнадцатая

ПРИСКАЗКА КОНЧАЕТСЯ И НАЧИНАЕТСЯ СКАЗКА

На третий день праздника приехал доктор, поговорил с больною и, прописав ей малиновый сироп с какой-то невинной примесью, сказал Анне Михайловне, что в этом климате Даше остается жить очень недолго и что как последнее средство продлить ее дни, он советует немедленно повезти ее на юг, в Италию, в Ниццу.

- Природа нередко делает чудеса,- утешал он Анну Михайловну.

- А для нее, доктор, возможно еще такое чудо?

- Отчего нет? Природа чародейка, ее аптека всем богата.

- Как же это сделать? - спрашивала Анна Михайловна Долинского.

- Надо ехать в Ниццу.

- Да не то, что надо. Об этом уж и говорить нечего, что надо; а как ее везть? Как ее уговорить ехать?

- В самом деле: кто же ее повезет? Кому с нею ехать?

- Или мне, или вам. Об этом после подумаем. Без меня тут все стало - да это бог с ними, пусть все пропадет; а как ее приготовить?

- Хотите, я попробую? - вызвался Долинский.

- Да. Очень хочу, но только надо осторожно, ловко, чтоб не перепугать ее. Она все-таки еще, может быть, не знает, что ей так худо.

- Лучше вместе, заведем разговор сегодня вечером.

- И прекрасно.

Но вечером они разговора не завели; не завели они этого разговора и на другой, и на третий, и на десятый вечер. Все смелости у них недоставало. Даше, между тем, стало как будто полегче. Она вставала с постели и ходила по комнате. Доктор был еще два раза, торопил отправлением больной в Италию и подтрунивал над нерешимостью Анны Михайловны. Приехав в третий раз, он сказал, что решительно весны упускать нельзя и, поговорив с больной в очень удобную минуту, сказал ей:

- Вы теперь, слава богу, уж гораздо крепче, m-lle Dorothee; вам бы очень хорошо было теперь проехаться на юг. Это бы вас совсем оживило и рассеяло.

Больная посмотрела на него долгим, пристальным взглядом и сказала:

- Что ж, я не против этого.

- Так и поезжайте.