Обойма ненависти

– Потом, сначала послушаем, – покачал Гуров головой и повернулся к курсанту: – Э-э… к объектам кто-нибудь подходил во время разговора, до него или после?

– Нет. Красавина подъехала на машине и сразу вошла в кафе. Заказала кофе, но этого на пленке нет, мы еще не записывали.

– Вы уверены, что с официантом она говорила только о кофе?

– С официанткой. Наверняка, потому что Красавина повернула голову к проходившей официантке, сказала что-то короткое, и та ушла, кивнув головой. Потом она молча принесла кофе и сразу отошла.

– Через сколько подъехал Лукьянов?

– Минут через десять. Он ни к кому не подходил и ни с кем не общался. Сразу прошел в кафе и сел напротив Красавиной. Тут мы уже начали писать.

– Понятно. Давай врубай запись.

Запись шла не с самого начала разговора. Видимо, курсанты все же замешкались с нацеливанием и включением. Но по первым же фразам было понятно, что разговор начался с упреков, которые отпускала в адрес Лукьянова женщина.

«– …избегаешь. Миша, я все понимаю, но и ты меня пойми, пожалуйста.

– Я не избегаю, Ира. Просто мне нужно побыть одному.

– Ты разлюбил меня?

– Ира, давай не будем говорить на эту тему. Сейчас это звучит… кощунственно. Я не могу.

– Миша, я сожалею, но ничего поправить нельзя. Ты и сам понимаешь. Я знаю, что тебе трудно, что ситуация непростая. Но когда человек любит другого, то мне кажется естественным стремление быть рядом в трудную минуту. Я сожалею, что все так разрешилось. Не так, как мы с тобой мечтали.

– Ира, прекрати, пожалуйста! Как ты можешь сейчас говорить об этом?

– Ты передумал? А клятвы, а обещания? Ты играл со мной, пользовался. И все эти твои подарки… можешь забрать назад кольцо.

– Ира, не надо, прошу тебя. Я не могу и не знаю, что говорить сейчас. Как ты не поймешь? Одно дело, когда она была жива; другое дело, когда человека убили – понимаешь, убили – в моем же доме!

– Значит, ты не любил меня. Теперь мне понятно, что все это время ты любил ее, а я была для тебя только утехой. А я ведь терпеливо ждала, надеялась, верила…»

Гуров слушал запись и представлял в соответствии с интонациями лица говоривших. По мере беседы стало понятно, что Лукьянов не просто имел любовницу для сексуальных встреч. Он что-то обещал Красавиной; помимо прочих подарков, подарил ей какое-то кольцо, которое что-то означало. Обещание жениться? Развестись с женой и жениться на Красавиной? Глупо. Хотя почему глупо? Глупо это выглядит с точки зрения Гурова. Он многое узнал о семье Лукьяновых, о его покойной супруге. Нормальная женщина, приятная, не стерва. Очень, кстати, красивая. В отличие от броской яркой красоты Красавиной красота Александры Лукьяновой была иная, более естественная, что ли. Фигура – да, фигурой Красавина выигрывала, возрастом выигрывала, но характером проигрывала напрочь. Для семейной жизни такую штучку иметь не очень приятно – точнее, на очень большого любителя.

А еще Гуров подозревал, что Красавина без макияжа не так красива. Может, она в постели супер? Но, опять же, нормальный взрослый мужик никогда ради этого не женится. Имея деньги, как раз таких и заводят на стороне, если жена чем-то в постели не удовлетворяет. А не имея денег, так и тянут лямку неудовлетворенности. Но о каких обещаниях тогда шла речь, каким кольцом Красавина так пренебрежительно бросается?

Один из ответов, который напрашивался сам собой, был ответом для сыщика. Никому он в голову больше прийти не мог. Красавина очень торопится, поэтому и идет на заведомый конфликт с Лукьяновым. Куда и зачем она торопится, ведь в доме любовника траур, а она тут со своими подпольными чувствами? Замуж за Лукьянова? А где чувство такта? Пусть он не любил жену, пусть этот брак его тяготил, но ведь прожили они вместе больше десяти лет. Можно бы и немного уважения поиметь. А она нахрапом его берет.