Обойма ненависти

– Тогда какой смысл говорить об этом? – разочарованно сказал Крячко.

– А такой! – вдруг разозлился Орлов и хлопнул ладонью по крышке стола. – Такой, что вы поймете, что стоит на кону, и будете пахать за десятерых.

– Плохо тебе, Петр, – понимающе кивнул Гуров, – устал ты.

– Устал! – рыкнул Орлов. – Мне стрелять хочется… Ладно, ввожу вас в курс дела и объясняю, почему это дело мне нужно обязательно раскрыть. И в кратчайшие сроки. Поэтому я вас и подключил.

– Без дифирамбов, пожалуйста, – хмыкнул Гуров. – Мы не институтки.

– Начальник главка в любом министерстве, – продолжил Орлов, проигнорировав замечание Гурова, – это человек министра. Это неизбежно. Либо ты работаешь в команде и в интересах команды, либо ты не работаешь вообще. Каждый министр – человек своего братства в политике, поэтому он и министр. И играет он по правилам братства – в те ворота, в которые ему велят. Это в райотделах Урюпинска да у вас вот со Стасом можно заниматься только преступностью и отвечать за раскрываемость, за соблюдение законности, секретности в оперативной работе и так далее. А вот я вынужден еще и в политические игры играть. И не дай вам бог узнать, чего это мне стоит и еще кое-кому! Мне мало хорошо на коллегии выглядеть, мне важно министра не подставить. И тех, кого он подставить не хочет. И будь у меня хоть на грош сомнений в их порядочности, плюнул бы и ушел на пенсию. Это усвоили?

– Петр, мы никогда в непорядочности тебя не подозревали, – напомнил Крячко. – Что, появилось желание исповедоваться?

– Появилось желание напомнить вам, что мое дело не только за работу уголовного розыска в стране отвечать, – огрызнулся Орлов. – Теперь поймите и другую вещь. Каждый заместитель префекта округа – человек самого префекта. Иначе бы зачем ему, на хрен, такие замы! А каждый столичный префект – человек мэра.

– Иначе бы зачем ему, на хрен, такие префекты, – поддакнул Крячко.

– Чем дальше, тем страшнее, – усмехнулся Гуров.

– Чем дальше, тем противнее, – поправил Орлов. – Очень удивлюсь, узнав, что вы, асы сыска, любите мэра Москвы. Потому что вы в отличие от московского обывателя прекрасно понимаете, что и как он тут делал все эти семнадцать лет. И каким таким образом его жена стала самой богатой бизнес-леди страны. И не купитесь вы ни на какие подачки мэрии пенсионерам и учителям, ни на какие социальные программы.

– Ну ясно, ясно, – поморщился Гуров. – Мы поняли, что Лукьянов – человек префекта Северо-Западного округа, а тот… и так далее. Как это вяжется с убийством?

– Я предупредил, что с самим убийством это, скорее всего, никак не вяжется, – развел руками Орлов. – А вот со сроками раскрытия… Иными словами, ситуация такова. Люди – я не называю фамилий – из крупного бизнеса, правительства и думских фракций, которые заинтересованы, чтобы нынешний мэр Москвы оставался таковым как можно дольше, обратились в наше министерство. Они очень обеспокоены этим ужасным преступлением и просят приложить максимум усилий для его раскрытия. Раскрытие в кратчайшие сроки докажет лояльность нашего министра к данной… данным людям. Не удается быстро раскрыть – и у этих людей возникает подозрение, что на их просьбу начхали с высокой колокольни. Грозит это не заурядной обидой, как в случае с соседским Вовочкой, которому теперь не дадут покататься на велосипеде. Это равносильно признанию тяготения к другим силам, к иной политической расстановке. А наш министр и так держится на волоске. Пока на горизонте не обозначился новый капитан корабля, заместителям министра и начальникам главков следует воспринимать просьбу как приказ. При изменении политической окраски нового руководителя они окажутся не замаранными политическими пристрастиями. Раскрытое дело, которое просили раскрыть побыстрее, может ни о чем другом и не говорить, кроме как о профессионализме работников. А нераскрытое трактуй как хочешь, вплоть до неполного соответствия занимаемой должности.

Гуров улыбнулся, но Орлов его улыбку понял по-своему.

– И нечего лыбиться! Ты решил, что меня мое кресло теплое волнует? Так ты знаешь, какое оно теплое! Ты Котунь вспомни, Лева. И ты, Стас, вспомни. Вспомните слизняка начальника УВД, вспомните жителей, боящихся выходить на улицу, вспомните наглые рожи, которые и пистолеты за поясом не старались особо скрывать. Дело Галины Старовой вспомните[1]. На все я плевать хотел, на всякую политику! Но вот на то, что в это кресло или в какое повыше может сесть такой вот слизняк или еще кто похуже, я плюнуть не могу. Потому что я профессионал! И вы профессионалы!

– А если честно и без красивых фраз? – усмехнулся Гуров.