Обойтись без Бога. Лев Толстой с точки зрения российского права

Так, Лев Николаевич Толстой подарил юристам не просто подробные литературные описания различных судебных процессов, но и прежде всего – возможность в очередной раз определить своё собственное отношение не только к общественным, но и к личным приоритетам его непосредственных участников. Несмотря на известную рефлексию великого писателя на людей, принадлежащих к официальной юстиции – судей, прокуроров, жандармов и тюремщиков, – а также на личное неприязненное отношение Льва Николаевича к представителям адвокатского сообщества, сегодняшним практикующим юристам совсем не грех ещё раз перечитать романы «Воскресение» или «Анна Каренина», перелистать драму «Живой труп», взглянуть современным взглядом на героев повести «Дьявол» или публицистической статьи «Воспоминания о суде над солдатом». Скажете, время изменилось? Да… но страсти человеческие остались такими же низменными, благородство – по-прежнему благородством, подлость – подлостью, а судебная коррупция – коррупцией… Многие увидят в романе «Воскресение» приговор «бездушной карательной судебно-уголовной государственной машине», ломающей человека как сухую ветку, а в потрясающей повести «Смерть Ивана Ильича» – трагедию маленького человека, даром что судейского чиновника, и, конечно же, никого не оставит равнодушным гениальная повесть «Отец Сергий» – о сущности греха и его искуплении.

Помимо категорического отказа Толстого от смертной казни как уголовного наказания, что при сегодняшнем уровне правосудия и следствия по-прежнему как было, так и остаётся объективной необходимостью, основное внимание в его произведениях всё-таки обращено на нравственный аспект как самого уголовного проступка или преступления, так и последующего поведения обвиняемого. Хотя предлагаемая им позиция о душевных мучениях преступника как самом страшном его наказании за содеянное рассматривается современным российским обществом исключительно как либеральная ересь.

Конечно, трудно не согласиться с тем, что уровень дикости отдельных отщепенцев просто не мог быть предугадан Л. Толстым в его вполне себе вегетарианское время, но проживи Лев Николаевич ещё всего-то лет 15 – и он увидел бы не только собственную усадьбу в Ясной Поляне пылающей, расстрелянного или насмерть замученного местного священника и пролетарские суды-«пятиминутки» – его взору предстала бы картина мира, которую он просто не мог себе представить: с абсолютно вульгарным отношением не только к закону и самому понятию справедливости, но и к человеческой жизни в принципе. Герои-народовольцы, ставшие левыми/правыми эсерами, анархистами и иже с ними, за кого он так заступался перед царскими чиновниками, сами став властью – правда, на сравнительно короткий период, – сделали насилие и классовую месть основной целью своего существования, а революционную целесообразность – ключевым принципом отправления правосудия. В определённом смысле идейные основы этого нового правопорядка, основанного на некой конструкции, где вместо закона собственное, глубоко индивидуальное понимание добра и зла, были заложены именно учением Л.Н. Толстого.

Идеальные представления артиллерийского офицера и героя Крымской кампании графа Толстого об офицере-гражданине лишь однажды неожиданно промелькнут в общественной дискуссии в начале 90-х годов прошлого века и снова будут забыты на десятилетия вперёд.

Нравственные страдания высокопоставленного чиновника А.А. Каренина, мучительно переживающего собственный позор от измены жены и собственного же выбора между продолжением блестящей карьеры ценой морального уничтожения Анны либо принятием на себя чужого греха без каких-либо перспектив не то что на благородство всех вовлечённых в эту драму, но и на простую человеческую благодарность, вызывают совершенно искреннее недоумение у нынешнего поколения людей, так или иначе связанных с юриспруденцией.

Пожалеть проститутку, прикончившую своего клиента по неосторожности, никому из них и в голову не придёт. Впрочем, как и оправдать убийство бывшей любовницы – дворовой девки – по причинам временного помешательства его совершившего.

Слова, написанные Толстым больше века назад в «Письме студенту о праве» о том, что «живёт владелец тысяч десятин земли, т. е. человек, противно всякой самой несомненной справедливости завладевший один естественным достоянием многих, в особенности тех, которые живут на этой земле, т. е. явно ограбивший и не перестающий грабить их. И вот один из этих огрубляемых людей, безграмотный, одурённый ложной верой, передаваемой ему из рода в род, спаиваемый правительством водкой, нуждающийся в удовлетворении самых первых жизненных потребностей, идёт ночью с топором в лес и срубает дерево, необходимое ему или для постройки или для того, чтобы на вырученные деньги купить самое необходимое. Его ловят. Он нарушил “право” владетеля 1000 десятин леса, знатоки “права“ судят его и сажают в тюрьму, оставляя голодную семью без последнего работника. То же совершается везде, в сотнях, тысячах таких случаев в городах, заводах и фабриках», и сегодня звучат пугающе современно.