Оболганный сталинизм. Клевета XX съезда

Причины ареста и последующего суда над Ежовым легко понять из книги Янсена и Петрова:

«Законность не заботила ежовский НКВД. В январе 1939 года, уже после отставки Ежова, комиссия в составе Андреева, Берии и Маленкова обвинила его в использовании противозаконных методов следствия: “Следственные методы были извращены самым вопиющим образом, массовые избиения огульно применялись к заключённым с тем, чтобы получить от них фальшивые показания и «признания»”. В течение 24 часов следователю зачастую необходимо было получить несколько десятков признаний, и следователи информировали друг друга о полученных показаниях так, чтобы соответствующие факты, обстоятельства, или имена могли быть внушены другим заключённым. “Как результат, такой характер следствия часто приводил к организованному оговору совершенно невиновных людей”. Очень часто признания были получены с помощью “прямой провокации”; заключённых склоняли к ложным признаниям в “шпионской деятельности”, чтобы помочь партии и правительству “скомпрометировать иностранные государства” или в обмен на обещания освобождения. По словам Андреева и других членов комиссии, “руководство НКВД в лице товарища Ежова не только не пресекло такой произвол и перегибы в арестах и ведении следствия, но иногда прямо поощряло их”. Вся оппозиция была подавлена»[302].

Резкой критике подверглась и работа “троек”. Андреев и другие члены комиссии сообщили о “серьёзных промахах” как в работе “троек”, так и т. н. “большой коллегии”, которая за одно вечернее заседание нередко рассматривала от 600 до 2000 дел. (Комиссия ссылалась на проверку в Москве альбомов по “национальным операциям”; до утверждения наркомом внутренних дел и прокурором альбомы рассматривались руководителями отделов центрального аппарата НКВД.) Работа региональных “троек” оказалась полностью неподконтрольной НКВД. Около 200 000 чел. были приговорены т. н. “милицейской тройкой”, “существование которой было противоправно”. Особое совещание НКВД “не собиралось в своём законном составе ни разу”.

Как позднее показал руководитель Тюменского оперативного сектора НКВД, аресты обычно производились без достаточных оснований – людей брали под стражу за принадлежность к несущнствующим группам, – а “тройка” обычно действовала в согласии с оперативной группой: “На заседаниях «тройки» преступления обвиняемых не рассматривались. Через несколько дней в течение часа я сообщал «тройке» о деле с участием 50–60 человек”. В более поздней беседе тюменский руководитель дал ещё более подробный отчёт о том, как оперативная группа выполняла вынесенные “тройкой” приговоры по “первой категории”. Казни приговорённых к смерти проводились в подвале в специальной комнате с укрытыми стенами выстрелом в затылок и вторым выстрелом в висок. Трупы затем увозились за город в крематорий. В Тобольске, куда в 1938 году был переведён сам участник событий, казни проводились прямо в тюрьме и там же закапывались тела; из-за отсутствия места трупы нагромождались друг над друга. Помощник начальника Саратовского УНКВД дал похожие показания: «Основным указанием было завести как можно больше дел, провести как можно быстрее их разработку и с предельно упрощённым расследованием. Что касается количества дел, [начальником НКВД] требовалось [приобщить] всех приговорённых и всех взятых под стражу, даже если на момент ареста они не совершили никакого конкретного преступления”.