Оболочка разума

– Вы пишите, пишите. Подробно фамилию, адрес, место работы, обстоятельства происшествия… Цель пришивания пальца к животу… – И в трубку: – Евстифеев! Зайди-ка!

Появился сержант Евстифеев.

– Вот, Евстифеев, пусть товарищи послушают, правильно или нет. «Сего числа и года, в одиннадцать часов пятнадцать минут, наблюдая способом патрулирования за порученным отведенным участком от угла улиц Рылеева и Свердлова до угла Свердлова и Толстого, обнаружил неизвестного гражданина, по виду похожего на ориентировку сбежавшего четыре дня назад больного психбольницы, в больничном халате и туфлях, с перевязанной головой. При близком рассмотрении и попытке проверить документы было обнаружено прирастание у задержанного большого пальца правой руки к середине живота, в то время как документов не обнаружено…»

Доктор Рыжиков и Сулейман бросились на сержанта.

Впоследствии, когда бурная часть страстей улеглась, лейтенант сказал сержанту:

– Видишь, Евстифеев, я тебе сразу сказал, что это не из психиатрической больницы. Я туда позвонил, там сказали, что у ихнего с пальцами все в порядке. А ты не верил…

– А где он?! – закричали доктор Рыжиков и Сулейман.

– В изоляторе, где же? – спокойно сказал Евстифеев. – Где же еще быть? Не в вытрезвителе, потому как трезвый… Привести, что ли?

– Веди! – сказал дежурный.

Но самым потрясающим был довольный и миролюбивый вид Туркутюкова.

– Ну что, товарищ? – почти почтительно на всякий случай спросил его дежурный. – Вот товарищи прибыли за вами. Согласны к ним вернуться?

Туркутюков легко согласился и был как будто рад.

– Да вы не беспокойтесь, – с гордостью за фирму сказал лейтенант. – У нас тут не хуже больницы. Приводов пока нет, никто ему не мешал, в камере тепло, дезинфекцию два раза в неделю делают. Обедом накормили…

– Извините, каким обедом? – погасил искру в глазах Сулейман.

– Ну каким… Не бифштексом, конечно, но… Суп гороховый, тушеная картошка…

– И вы ели? – с ужасом спросили они у Туркутюкова.

– А почему нет? – пожал плечами Евстифеев. – Умял за милую душу…

Счастье советской милиции, что Сильва Сидоровна еще где-то блуждала по подворотням. Зубов-то у него почти не было.

Обратно их, конечно, подвезли. Туркутюков с живым интересом поглядывал в заднее окно патрульной машины, послушно дал себе массировать филатовский стебель и сразу ответил, куда и зачем он ушел:

– К Чикину…

Это у него прозвучало так просто и естественно, что доктор Сулейман мягко улыбнулся им обоим и сержанту Евстифееву:

– Извините…

В его глазах прыгнули и утонули золотистые искры.

– Один бедный пришел в милицию с золотыми зубами, – еще успел он рассказать до больничных ворот. – И заявление написал, что золото украли, он чувствует, что коронки меньше, чем он золота давал. Ему говорят: так ведь надо теперь обратно все вырывать – и мосты, и коронки – и взвешивать. Он говорит: мне правда дороже, пусть дам снова вырвать, но за свои граммы воров посажу. Ему коронки посрывали, взвесили, смотрят – все правильно, грамм в грамм. Показали ему акт экспертизы, говорят: снова вставлять будет? Он говорит: они успели подменить, у них руки ловкие. Ему говорят: ну, давай эти вставим, правильные. Он говорит: а потом снова подмените, когда вставлять будете. Я языком чувствую, что несколько граммов не хватает… Они говорят: ну давай прямо с весов тебе в рот… Он говорит: только пусть инспектор ОБХСС присутствует и контролирует лично. А в ОБХСС говорят: такого в инструкции нет, чтобы работник милиции раньше воровства приходил и следил за производственным процессом. Так мы работников не напасемся. Это дело производственного ОТК. И так полгода спорили…

Доктор Рыжиков в какой-то момент подумал о Чикине и так и не уловил, вставил бедный клиент себе к сегодняшнему дню золотые зубы или нет. Только увидел, как смеются сержант Евстифеев и Туркутюков и как удивленно-мягко улыбается Сулейман, как бы не зная, верить или не верить тому, что сам рассказал.