Оболочка разума

– Его что, в самом деле посадить могут? – спросил Сулейман с таким детским удивлением, что в душе доктора Рыжикова наступило какое-то невиданное потепление. – О мир! Наши восточные поэты так восклицали, может, слышали?

– Я думаю, кто только это не восклицал! – согласился доктор Рыжиков. – Знаете, Сулейман, мне в таких случаях хочется снять у человека болевой синдром, а потом приступать к разговору. Иначе он все воспринимает искаженно. Но как сказать судье, что тут надо лечить не Чикина, а ее? Она ведь смертельно обидится и еще добавит года три…

– Хуже нет, когда судья или профессор с зубной болью… – У Сулеймана тоже был опыт. – Живым не выпустит.

– А душевная боль? – обследовал вопрос со всех сторон доктор Петрович. – Если зуб болит в душе? Ваш-то хоть вырвать можно, а этот как найти?

Находясь в безопасности, в зубном отделении у Сулеймана, они занимались довольно странным делом. Как представители нечистой силы, крутили и вертели череп, прилаживая к нему проволочками недостающие части, сделанные из кусочков оргстекла.

– Вот тут надо еще прогнуть, – доктор Петрович поднес листок к синему огоньку спиртовки, чтобы заготовка помягчала. Сначала подержал в одной руке, потом в другой, дуя на освободившиеся пальцы. – Ему, наверно, было бы приятно знать, что этот плекс мне подарили в аэропорту, в мастерской. За летчика Стремилова. Тоже краниопластика. Поменьше, конечно. Он, правда, не в самолете разбился, а на мотоцикле. Ехал ночью на рыбалку и прыгнул с моста, не заметил объезда. Мост наполовину был разобран. Или наполовину собран после ремонта. Но ему от этого было не легче лететь. Вот так… Смотрите, как сама природа слепила. Как вы думаете, Сулейман, можем мы мастерскую открыть по производству человека? Начнем с черепа и костного скелета… Жутковатое занятие, серой попахивает… Стремилов полгода гулял с мягким лоскутком после трепанации. Материала не было. Потом я его навестил там, в мастерской, после санвылета. Гляжу, они из этого плекса чего только не режут – и окна на «ЯК-12», и приборные окошки… Вот, говорю, и ваш череп, завтра же ложитесь. Попросил пол квадратного метра, а они отвалили чуть не километр. У нас, мол, еще летчиков много… Туркутюкову должно быть приятно носить такой летный привет. Может быть, этот кусочек уже полетал… Тогда ему сны будут летные сниться…

Из этого понятно, что шла примерка к туркутюковскому черепу недостающих запчастей. Пока еще на макете. Доктор Рыжиков незаметно для себя разговорился, подбадриваемый искорками, то и дело вспыхивающими в глубине сулеймановских темно-коричневых глаз. Сулейман уважительно молчал, не перебивая старшего, а эти искры то простодушно удивлялись, то поддакивали, то позволяли себе мягко усомниться. Доктор Рыжиков говорил специально, чтобы полюбоваться и вызвать их на разговор.

Только когда дело коснулось Чикина, искры печально угасли. Слишком большой загадкой была женщина-судья, чтобы можно было доверить ей судьбу маленького человека с двумя высшими инженерными образованиями.

– А бывает, – попытался найти просвет Сулейман, – другой улыбается, улыбается, кивает, такой приятный с виду, душевный, а в конце тебя раз – и по горлу. Только ты ему и доверился…

– Бывает… – печально вздохнул доктор Рыжиков, потому что это было еще хуже, чем заведомая неприязненность судьи. – А с другой стороны, как ей кому-то поверить, если со всех сторон клянутся? Разве она виновата, что не умеет читать в мыслях?

– Да ему только на лицо посмотреть, и все видно! – вынес свой приговор Сулейман.

– Я знал одного человека, – сказал доктор Рыжиков, – по лицу – врожденный жулик, бери и сажай, даже фамилии не спрашивай. А на самом деле – честнейший парень, каждый его облапошит как хочет… Щепки лишней себе не возьмет. И даже нужной.

– А я одного знал, лицо такое благородное, как будто он сам наместник пророка. Прямо честнее уже некуда. А сам держал в сейфе голых девушек. Доставал и продавал знакомым за дорогую цену.

– Голых девушек в сейфе?! – ужаснулся доктор Рыжиков.

– Карточки! – успокоил его Сулейман. – Целые пачки!

Видно, доктор Рыжиков глянул на него с некоторой подозрительностью, потому что он спешно добавил:

– Не подумайте, я у него не брал. Я уже был женатый, семейный. Я у одного видел. Когда этот благородный от инфаркта умер, его сейф комиссия вскрыла, там все это нашла. Акт составила. Все прямо рты пооткрывали. Так он любил про порядочность говорить, про уважение к старшим… Прямо всем своими моралями надоел. Его как кто увидит, так сразу про свои проступки вспоминает, краснеет, прямо трясется, что виноват…

– Ах, Сулейман, – вздохнул доктор Петрович, – сколько вокруг нас таких судей…

– На одну вину штук, наверно, шесть, – подсчитал Сулейман. – Или семь…

Доктор Рыжиков хмыкнул. И почему-то захотел спросить:

– А как вы стали врачом, Сулейман?