Непроглядный мрак вокруг. Ни бледного лучика, ни капли света. Будто нет в этой темнице ни единой щелки, куда он мог бы проникнуть. Или же проникать просто нечему.
Кажется, ничего не забыла.
Пять раз за четыре дня.
И вот снова.
Как же она попалась?
Мозг услужливо подбросил картинки прошлой ночи…
Прошлой ли?..
Дэшшил. Колючая щетина. Не по-мужски мягкие губы. Мозолистые, но нежные руки.
Хвоя и ветер. Соль на щеках.
И вересковый мёд.
А потом только удушающе сладкий незнакомый аромат. Горечь и металл на языке. И испуганное лицо Йары исчезает в алом тумане.
Точно. Служанка.
Кира искала её. Сама. Хотела… чего-то.
Да, жутко хотелось пить. Вентили в ванной крутились вхолостую, краны так и остались сухими. А Дэшшил спал.
Сильный. Суровый. Даже во сне брови сдвинуты.
И подушки все заграбастал, подмял под себя, но она не жаловалась. Могла бы, принесла бы ему ещё из соседних комнат — сколько нужно.
За окном уже зажглись фонари. Ещё не ночь, но вечер поздний. И Йара так удачно проходила мимо по коридору.
— Кухня закрыта…
— Мне бы просто воды, там с кранами что-то…
— Идём.
Нужно было заметить изменившийся взгляд. Напряжённую, прямую как доска спину. Дрожащую руку, когда открывала заднюю дверь на улицу.
— Погоди здесь, я сейчас.
Йара исчезла в полумраке так быстро, что Кира и ответить ничего не успела.
И вышла следом. Воздуха глотнуть. А ещё по двору зверь как-то гулял, на кота похожий. Забавный. Думала присмотреться поближе — ну как и вправду кот? Может, погладить. Дэшу показать, мол, гляди, у меня был почти такой, только рыжее, больше, толще, ленивее. Где положишь, там и останется лежать неподъемной тушей. Расплывётся — лапы в стороны, пузо навыкат. Так и звали — Паштет.
И тогда бы пришлось пояснять, что такое паштет. Хотя, возможно…
От разбившейся под ногами склянки поднялся фиолетовый дымок. Будто в фильме про магов с дешёвыми спецэффектами или на шоу иллюзиониста. Только тут струйка вышла слабенькая, куцая, в такой не исчезнешь бесследно, не растворишься.
И вот тогда в нос ударил запах. Сладкий. Приторный. И в голове загудело.
Последняя связная мысль.
Лицо Йары, слёзы в глазах, но кто-то оттаскивает её прочь.
Киру не трогают, ждут, когда она сама упадёт. На крыльцо, на осколки.
Уже не больно. Грустно только. Так глупо…
А стошнило её не там. Позже.
Здесь.
Это ведь не первое пробуждение, было другое.
Всё те же стоны ветра в отдалении, скрипящие доски, холод. И хлесткая пощёчина, которую Кира, наверное, даже и не заметила бы, если б от силы удара не запрокинулась голова.
Светящиеся глаза в темноте.
И голос. Знакомый, но мысль, юркая зараза, не даётся в руки. И слов не разобрать. Он говорит, говорит, говорит. И Кира слышит, но только голос — не слова.
Её вырвало после второго удара. А потом тело окатили водой, и стало не просто холодно — нестерпимо. Озноб походил скорее на приступ эпилепсии или ещё какой припадок. Интересно, наблюдатель испугался?
Беспамятство порой и правда спасает. Странно, а в кино и книгах от такого душа обычно, наоборот, приходят в себя.
С возвращением воспоминаний и разум начал проясняться. Медленно, постепенно, но всё же. К примеру, Кира поняла, что сидит привязанная к стулу по рукам и ногам, стул раскачивается из стороны в сторону вместе с комнатой, кряхтит, но не падает.
Привинчен к полу.
Она на корабле? В море, судя по воде, булькающей меж досок под ногами.
Судно кренится как пьяное, трещит по швам под ударами волн — того и гляди развалится.
Кира ни разу не видела в этом мире обычных деревянных кораблей, но знала, что они есть. Древние, раритетные, выставленные на потеху публике в одном из сарнийских портов, откуда отчаливает современный транспорт — коробы и отрытые грузовые платформы.
Она же была там. Сарния, потоп, восьмой отряд парящих. И хотела тогда посмотреть, сравнить, похожи ли местные суда на с детства знакомые ей по приключенческим историям фрегаты, джонки и галеоны. Мечтала полюбоваться парусами и флагами, может, даже взобраться на палубу, а то и на верхушку мачты — в воронье гнездо, если у здешних кораблей такие были…
Но летуны прибыли в город на задание. А пустышке вообще не положено пялиться по сторонам.
Корабельный трюм… надо же.
Тело по-прежнему сотрясал озноб, но волосы и одежда подсохли — значит, времени после ледяного душа прошло немало. Что подтверждал и сжавшийся в тугой ком желудок, и тошнота, что подкатывала к горлу теперь уже не от мерзких запахов, а от голода.
Хотя запахи тоже никуда не делись.
Связанные конечности кололи тысячи иголок, лицо пульсировало, гул в затылке усиливался.
А деревянные стены темницы стонали всё громче, поддакивая ветру снаружи.