Обольщение Евы Фольк

Конечно же, у полиции и военных были и другие дела, поважнее поисков ребенка из какой-то отдаленной деревни с берегов Мозеля. Английское правительство недавно ввело воинскую повинность и сформировало союз против Германии с Польшей, Францией, Грецией и Румынией — шаг, воспринятый Гитлером как провокация.

Впрочем, Еву все это мало волновало. Ее больше не интересовала Польша Вокруг только и было разговоров, что об отвержении поляками справедливого мирного договора, но Еву всеобщее возмущение ничуть не трогало. Ее соседи говорили, что Фюрер хотел только защитить живущих в Польше этнических немцев, вернуть Германии город Гданьск, который до сих пор находился под контролем Лиги Наций, и получить доступ к отрезанной от остальной части страны Восточной Пруссии. Многие уже ощущали пугающее дыхание скорой войны. Но Еве было все равно. Она вела собственную войну, написав несколько писем Вольфу, в которых умоляла его рассказать, что он сделал с Германом. Она клялась памятью своего брата Даниэля, что никому об этом не расскажет. «Даже если ты убил его, я просто хочу знать», — писала Ева. Но все ее письма оставались без ответа.

Преподобный Фольк тоже написал Вольфу, и Бибер, и даже Гюнтер, но единственный ответ получил только последний. В своем колком письме Вольф сообщил Гюнтеру об истинном происхождении дочери Линди, родившейся от насильника- негра.

* * *

— Мне так жаль, Линди, — всхлипывала Ева. _ Откуда он узнал? Это ты рассказала ему?

— Нет, клянусь тебе. Наверное, он каким-то образом пронюхал. Кроме нас, об этом знал только Оффенбахер, но он поклялся на Библии, что никому не выдаст эту тайну. Я ему верю.

— Но откуда же он мог узнать?

Ева задумалась.

— Возможно, он знаком с кем-то из больницы.

Вдруг, ее озарила мысль: «А что, если этот человек знает о Германе?» Ева перевела разговор на другое.

— Гюнтер считает, что твое тело навечно испорчено африканцем? — спросила она.

Линди кивнула.

— Он уехал на работу, не сказав мне ни слова. Но зато его отец рвет и мечет. Он уверен, что у одного из наших детей будут курчавые волосы. А если и не у наших, то во втором или в третьем поколении. Он говорит, что для очищения от дурного семени требуется десять поколений.

Ева обняла Линди.

— Гюнтер простит тебя.

— Простит? За что?

— За то, что ты ему не призналась.

Лицо Линди вспыхнуло.

— Значит, ты думаешь, я должна была рассказать ему? Ты мне такого раньше никогда не советовала.

— Я…

— Тебе легко говорить. Ты не прошла через то, через что прошла я.

— Неужели! — Ева была не в том настроении, чтобы оставить такое замечание без ответа. — Да что ты знаешь о моей жизни, Линди? — Ева прислонилась спиной к стене. — Можно подумать, ты проходила через то, через что прошлая. Ты не знаешь, что такое любить двоих и ошибиться в своем выборе. Ты никогда не теряла брата. У тебя нет пьяницы-матери. Поэтому никогда больше так не говори!

Ева направилась к двери, но в этот момент зазвонили колокола в расположенной неподалеку церкви Хорхайма. Отец Гюнтера начал что-то кричать, спеша к дому от свиного загона.

— Он говорит, чтобы мы включили радио, — сказала Линди, выбегая в гостиную.

Через несколько мгновений пожилые Ландесы, Линди и Ева, склонившись к радиоприемнику, напряженно слушали срочное обращение Гитлера к Рейхстагу.

…От нас отрезали Гданьск. Польша захватила коридор. Как и на других восточных территориях Германии, немецкое меньшинство подвергалось всевозможным притеснениям. Более миллиона людей немецкой крови в 1919–1920 годах были вынуждены оставить свою родину…

— Что случилось? — спросила озадаченная Линди.

— Ночью поляки напали на немецкую радиостанцию, — ответил ей свекор.