Обольсти меня на рассвете

— Готов поспорить, что половина Лондона видела мою татуировку. Удивительно, как до лорда Кавана не дошло никаких слухов.

Ной нахмурился.

— Я велел тебе никому ее не показывать.

— Ничего ты мне не говорил.

— Говорил, — настойчиво повторил Ной и, положив руку на лоб, добавил: — Ах, Мошто, ты никогда не умел слушать.

Уин тихонько сидела рядом с Меррипеном. Она слушала, о чем говорили мужчины, но также с интересом осматривала обстановку. Кибитка была старой, однако хозяин поддерживал ее в превосходном состоянии, там было чисто и прибрано. Легкий бодрящий запах дыма, казалось, шел от самих стен, доски потемнели от въевшейся копоти. Сколько раз здесь готовили еду? Тысячи? Дети играли снаружи, они смеялись и ссорились. Ей казалось невероятно странным то, что эта кибитка была единственным домом, единственным укрытием для этой семьи. Нехватка места под крышей вынуждала племя жить главным образом под открытым небом. Как ни чужда была ей кочевая жизнь, Уин не могла не признать, что в таком существовании есть некая свобода, которой лишены такие, как она.

Если Кэма она могла представить живущим так, как его соплеменники, то Кева — едва ли. В нем присутствовало нечто такое, что всегда побуждало бы его стремиться управлять окружающим пространством, организовывать его по своему вкусу. Строить, обустраивать. Прожив столько лет с такими, как она, Кев понял их образ жизни. И поняв, принял, стал больше похож на них, чем на своих кочевых сородичей.

Она спрашивала себя, что он чувствует сейчас, когда тайна его цыганского прошлого наконец раскрыта. Он казался спокойным и владеющим собой, но что творилось в его душе, знал только Кев.

— Теперь, когда столько воды утекло, — сказал Кэм, — есть ли повод опасаться чего-либо со стороны нашей ирландской родни? — И еще хотелось бы знать, жив ли до сих пор наш отец.

— Выяснить это будет нетрудно, — ответил Меррипен и мрачно добавил: — Скорее всего он не слишком обрадуется, узнав, что мы все еще живы.

— Вы оба в относительной безопасности до тех пор, пока по-прежнему считаете себя цыганами, — сказал Ной. — Но если Кев станет претендовать на наследство и титул Кавана, то может случиться беда.

Меррипен презрительно скривил губы.

— С чего бы мне претендовать на наследство и титул?

Ной пожал плечами:

— Ни один цыган не стал бы этого делать. Но ты ведь наполовину гаджо.

— Мне не нужен титул и прочее, — твердо заявил Меррипен. — И я не желаю иметь никаких дел с Коулами, лордом Каваном и с ирландцами вообще.

— Игнорируя тем самым половину того, что составляет твою сущность? — спросил Кэм.

— Я прожил большую часть жизни, не зная о своей ирландской половине. Так что для меня не составит труда и дальше ее не замечать.

Между тем в кибитку заглянул цыганский мальчик и сообщил, что носилки готовы:

— Хорошо, — кивнул Меррипен. — Я помогу ему спуститься вниз, а там…

— О нет, — брезгливо скривившись, сказал Кэм. — Я ни за что не позволю тащить меня в дом Рамзи на носилках.

Меррипен усмехнулся:

— И как ты собираешься до него добираться?

— Верхом.

Меррипен насупил брови.

— Ты не в том состоянии, чтобы ехать верхом. Ты упадешь и свернешь себе шею.

— Я могу доехать, — стоял на своем Кэм. — Тут недалеко.

— Ты свалишься с коня!

— Я не лягу на эти проклятые носилки, Не хочу пугать Амелию.

— Не за Амелию ты волнуешься, гордец. Тебя понесут, и на этом я ставлю точку.

— Чтоб тебе провалиться! — огрызнулся Кэм.

Уин и Ной тревожно переглянулись. Как бы братья не поколотили друг друга.

— Как глава клана я могу разрешить ваш спор, — дипломатично предложил Ной.

Меррипен и Кэм ответили одновременно:

— Нет!

— Кев, — шепотом предложила Уин, — он может ехать сомной? Он может сидеть позади меня и держаться за меня, чтобы не упасть.

— Ладно, — тут же сказал Кэм. — Так и поступим.

Меррипен бросил сердитый взгляд на обоих.

— Я тоже поеду, — сказал Ной. — На своем коне. Я велю своему сыну седлать его. — Он помолчал. — Вы можете задержаться еще на пару минут? У вас тут много родни. И у меня есть жена и дети, которых я хочу вам показать, и…

— Позже, — сказал Меррипен. — Я должен доставить своего брата его жене без промедления.

— Ну хорошо.

Ной вышел из кибитки, и Кэм рассеянно уставился на оставшуюся в кружке заварку.

— О чем ты думаешь? — спросил Меррипен.

— Я спрашиваю себя, есть ли у нашего отца дети от второго брака. И если есть, то сколько их. Может, у нас есть сводные братья и сестры, о которых мы ничего не знаем?

Меррипен прищурился:

— Тебе это важно?

— Они — наша семья.

— У нас есть Хатауэи, у нас больше дюжины цыганских кузенов, что бегают вокруг кибитки. Сколько тебе еще нужно родни для полного счастья, черт тебя дери?

Кэм в ответ только улыбался.

Дом Рамзи гудел как улей, что, в общем, было неудивительно. Хатауэи, мисс Маркс, слуги, констебль и доктор — все столпились в холле. Поскольку поездка верхом, хотя и была недолгой, истощила силы Кэма, в дом он вошел, опираясь на плечо Меррипена.