Обольсти меня на рассвете

— Боюсь, Лео не болел скарлатиной в детстве, а это означает, что он в опасности. — Амелия посмотрела на Кева. — Меррипен, ты когда-нибудь…

— Я не знаю.

— Тогда тебе следует оставаться с детьми, пока все не закончится. Ты не сходишь за девочками? Они отправились играть на ручей. Я соберу их вещи.

Кев не мог даже помыслить о том, чтобы оставить Уин, когда она могла заболеть, но выбора у него не было: кто-то должен был доставить детей в безопасное место.

Не прошло и часа, как Кев отыскал Беатрикс и Поппи, усадил изумленных девочек в семейный экипаж и повез в Хеджерли, который находился в половине дня пути от Примроуз-Плейс. К тому времени как он передал их из рук в руки кузенам и вернулся в коттедж, было уже далеко за полночь.

Амелия была в гостиной в ночной рубашке и халате. Понурив плечи, она сидела перед камином.

Когда Кев зашел в дом, она с удивлением подняла глаза.

— Тебе не следует здесь находиться. Опасность…

— Как она? — перебил ее Кев. — Есть какие-нибудь симптомы?

— Озноб. Боль. Температура пока не поднималась, насколько я могу судить. Возможно, это хороший знак. Возможно, это означает, что у нее легкая форма.

— Что-нибудь известно о Лауре? О Лео?

Амелия покачала головой.

— Уин сказала, что он собирался спать в гостиной и приходить к ней, когда ему позволят. Это не совсем правильно, но если Лаура… если ей не дано пережить болезнь… — Амелия замолчала, чтобы сглотнуть слезы. — Думаю, что, если до этого дойдет, они не захотят лишать Лауру последних минут с мужчиной, которого она любит.

Кев сел рядом и молча стал перебирать в уме все банальности, что говорят друг другу гаджо о выдержке, о покорности воле Всевышнего, о лучших мирах. Он не мог заставить себя повторить что-либо из этой чепухи Амелии. Ее горе было слишком искренним, ее любовь к семье слишком реальной.

— Я не смогу пережить смерть еще одного близкого человека, — прошептала она чуть погодя. — Я так боюсь за Уин. Я боюсь за Лео. — Она потерла лоб. — Я похожа на жалкую трусиху, да?

Кев покачал головой:

— Ты была бы дурой, если бы не боялась.

В ответ она невесело усмехнулась:

— Тогда я определенно не дура.

К утру у Уин начался сильнейший жар. Она металась под покрывалом. Кев подошел к окну и распахнул шторы, впуская в комнату слабый утренний свет.

Она очнулась, когда он подошел к кровати. Ее голубые глаза на покрасневшем, покрытом сыпью лице были широко распахнуты.

— Нет! — сдавленно воскликнула она, пытаясь отстраниться. — Ты не должен здесь находиться. Не подходи ко мне. Ты подхватишь эту заразу. Пожалуйста, уходи.

— Тише, — сказал Кев, присев на край матраса. Он схватил Уин, когда она попыталась откатиться, и положил ладонь ей на лоб. Он чувствовал, как пульсирует кровь под обжигающе горячей тонкой кожей.

Когда Уин попыталась его оттолкнуть, Кев поразился тому, как сильно она ослабла.

— Не надо, — всхлипывая, повторяла она. Слезы бессилия текли по ее щекам. — Пожалуйста, не прикасайся ко мне. Я не хочу, чтобы ты был здесь. Я не хочу, чтобы ты заболел. О, пожалуйста, уходи…

Кев привлек ее к себе. Тело ее было как живое пламя под тонким покровом ночной рубашки. Бледный шелк ее волос струился по ним обоим. И он стал баюкать ее голову на своей ладони, на крепкой, видавшей виды руке кулачного борца.

— Ты сошла с ума, — сказал он тихо, — если думаешь, что я оставлю тебя сейчас. Я позабочусь о том, чтобы с тобой все было хорошо, чего бы это ни стоило.

— Мне не выжить, — прошептала она.

Кева потрясли ее слова, но еще больше его потрясла собственная реакция на них.

— Я умру, — сказала она, — и я не возьму тебя с собой.

Кев прижал ее к себе сильнее, так что она дышала ему прямо в лицо. Как бы она ни уворачивалась, он ее не отпустит.

— Перестань! — воскликнула она, отчаянно пытаясь вырваться. От усилий она еще гуще покраснела. — Это безумие… О, упрямец, отпусти меня!

— Никогда. — Кев гладил ее по распущенным растрепанным волосам. Пряди потемнели там, где их омочили ее слезы. — Полегче, — бормотал он, — не изматывай себя. Отдохни.

Уин затихла, осознав тщетность попыток вырваться.

— Ты такой сильный, — слабым голосом произнесла она, и в словах ее была не похвала, а осуждение. — Ты такой сильный…

— Да, — сказал Кев, краем простыни утирая ее лицо. — Я сильный, жестокий и безжалостный, и ты всегда об этом знала, верно?

— Да, — прошептала она.

— И ты сделаешь так, как я скажу. — Он баюкал ее, прижимая к груди. — Попей.

Она с трудом сделала несколько глотков, превозмогая боль.

— Я не могу, — выдавила она, отворачиваясь.

— Еще, — настаивал он, поднеся чашку к ее губам.

— Дай мне поспать, пожалуйста.

— После того как ты попьешь еще.

Кев не унимался, пока она не сдалась со стоном. Уложив ее на подушки, он дал ей подремать несколько минут, затем вернулся с тостом, вымоченным в бульоне. Он не отставал от нее, пока не заставил съесть немного.

К этому времени проснулась Амелия и вошла в комнату Уин. Амелия лишь сморгнула дважды, словно не верила своим глазам, при виде того, как Кев, обнимая Уин одной рукой, кормит ее.