Обольститель и куртизанка

– Оливия... – успел прошептать Эрит прежде, чем она яростно толкнула его в бок.

– Свинья! – Оливия резко отодвинулась на край кровати.

– Ради всего святого, что ты делаешь? – Эрит поймал ее за руку.

– Пусти меня, – прорычала Оливия, безуспешно пытаясь вырваться.

– Прекрати! – Эрит вскочил на колени и обхватил ее за талию, стараясь не обращать внимания, как вздымаются от гнева ее обнаженные груди. Соски сжались, стали темно-коричневыми. Эриту мучительно захотелось снова попробовать их на вкус, прижаться губами к коже, сладкой, как теплый мед.

На мгновение его внимание рассеялось. Этого оказалось достаточно.

– Ублюдок! – прошипела Оливия, заехав ему кулаком в живот.

Эрит замер, беспомощно хватая ртом воздух, и попытался было заговорить:

– Оливия... – Он с трудом перевел дыхание. – Оливия, я знаю, что вел себя как последний мерзавец. Но ты ведь не хочешь убить меня, в самом деле.

– Хочу, – упрямо возразила куртизанка.

Эрит увидел мрачную решимость в жесткой линии ее подбородка и в гневно сверкающих глазах. Взгляд этих глаз задержался на самой уязвимой части его тела, и Эрит понял, что взбешенную женщину пора утихомирить, если он не хочет петь сопрано в «Ковент-Гардене».

– О нет, ты это не всерьез, – пробормотал он. Как ни была она сильна, ему не составило труда ее побороть. В одну секунду он сжал руки куртизанки и повалил ее на кровать, придавив своим весом извивающееся тело.

– Отпусти меня, мерзкая жаба. – Она попыталась пнуть его коленом между ног, и Эриту едва удалось избежать смертельного удара. Нагое тело Оливии было грациозным и гибким, как у кобры. И таким же скользким. Скрытую в нем пружинящую силу Эрит находил безумно возбуждающей. Бунтарка забилась в его руках, и по телу графа прошла жаркая волна желания.

Господи, Оливия была права, назвав его мерзкой жабой. Разъяренная фурия желала его убить, а он хотел лишь одного – овладеть ею.

Эрит прижал Оливию к кровати, заведя ее руки над головой. Она оказалась совершенно беспомощной и беззащитной. Если бы у Эрита хватило низости воспользоваться преимуществом своего положения, она не сумела бы дать ему отпор. Оливия отчаянно вырывалась, ее обнаженные ноги скользили вдоль бедер Эрита, а ему стоило огромных усилий не обращать на это внимания.

Граф едва мог поверить, что только что лежал обессиленный после близости с женщиной. Его снова терзало желание обладать ею.

Сжимать ее в объятиях и понимать, что близость невозможна, было жестокой мукой. Агонией. Эрит закрыл глаза и воззвал к Господу, моля послать ему сил. Все кончится тем, что Оливия его убьет: он умрет от неутоленного желания или от ее увесистых тумаков. Неудивительно, что она разъярилась.

– Мне очень жаль, что все так далеко зашло...

– Знаю, мерзавец, – огрызнулась Оливия, с трудом переводя дыхание. Утомленная борьбой, она ненадолго затихла, но Эрит не обольщался, что она сдалась. – Больше тебе жалеть не придется.

– Тебе не понравилось, я понимаю.

– Как и тебе. Ведь ты сказал: «Провались все к дьяволу». Весьма красноречивый отзыв. – Голос Оливии надломился: – Как ты посмел сказать такое, когда мы только что были одним целым? Как ты мог?

Догадка пронзила Эрита, словно пуля, выпущенная из ружья. С пониманием пришло горькое сожаление.

Господи, надо же быть таким болваном! Боже, ему нет прощения! Он дважды больно ранил Оливию. Сначала своим чудовищным эгоизмом, а потом – еще страшнее – бесчувственностью. К несчастью, она неправильно поняла его, и теперь едва ли можно было это исправить.

– Я не сумел доставить тебе удовольствие, – подавленно пробормотал он. Его гордость восставала против унизительной правды.

– Да, но я хотела доставить его тебе. Жаль, что мои старания вызвали у тебя лишь отвращение. – За сарказмом Оливии скрывалась обида.

– Ты с ума сошла. Черт возьми, я был на верху блаженства, – решительно возразил Эрит. – Бога ради, Оливия, ты что же, все проспала?

Бледное лицо Оливии выражало гнев и недоверие.

– Тогда почему в твоем голосе звучала досада? Почему ты хотел перечеркнуть то, что случилось?

Граф раздраженно вздохнул.

– Потому что ты права: я скотина. Я не сдержался. Я слишком долго и слишком сильно, слишком отчаянно тебя желал. Я вел себя как животное.

Длинное гибкое тело куртизанки замерло, и Эрит невольно ослабил хватку, чувствуя, как под пальцами, сжимавшими ее запястья, бешено бьется пульс. Дыхание с шумом вырывалось из ее груди, глаза сверкали недобрым огнем.

– Я хотела передать тебе частицу себя, а ты швырнул этот дар мне в лицо. Как ничего не стоящую безделицу. – Голос Оливии дрогнул, по бледным щекам покатились слезы.

«Проклятый тупица, чертов идиот!» – распекал себя Эрит. Он обидел Оливию. Довел до слез. Своим бездушием, мужской глупостью и безмерной похотью. Угрызения совести душили его, вызывая тошноту.

Оливия испытывала невыносимое унижение, плача у него на глазах. Эрит без слов понимал, что плакала она редко, если вообще когда-нибудь плакала. Женщина, которую он впервые увидел в салоне Монтджоя, слишком хорошо владела собой, чтобы легко проливать слезы.