Обольстительная герцогиня

– Приговорен виновным, но не раскаялся, – согласился Тревелин, – и на прощание дам вам совет. Если вы продолжите пытаться изменять людей, которых нужно любить безоговорочно, безо всяких условий, то в последний день останетесь таким же, каким и прожили жизнь, одиноким.

Тревелин повернулся и зашагал прочь. Почему он осознал это слишком поздно? Он пытался изменить женщину, которую так любил.

И только что он озвучил приговор самому себе.

Глава 36

– Мадам, умоляю вас, сделайте перерыв. Вам нужно немного подкрепиться, или вы упадете в обморок. – Лицо Катберта выражало беспокойство. Он налил горячий чай, щедро сдобрив его густыми сливками и двумя кусочками сахара.

– Я почти закончила. – Артемизия смешивала на палитре большое количество темно-коричневой краски и светло-коричневой. Студия была даже в большем беспорядке, нежели обычно. Везде были разбросаны эскизы и предварительные наброски ее картины, и Катберту было запрещено что-либо здесь трогать. Казалось, что вокруг царит хаос и нет никакой системы, однако Артемизия знала, где лежит каждый мелок. – Нужно еще немного подбавить здесь.

Великолепный аромат чая невозможно было проигнорировать. Артемизия отложила мастихин и сделала большой глоток. Сладкий и горячий напиток с добавлением специй наполнял ее тело теплом. Возможно, ей действительно стоит немного отдохнуть.

– Спасибо, Катберт, похоже, ты прав. – Она подняла чашку снова. – Впрочем, как обычно.

– Стараемся изо всех сил, – ответил он скромно.

Артемизия опустилась на кушетку, держа чашку в обеих испачканных краской руках. Поллакс прыгнул ей на колени, словно, выполняя желание Катберта, он хотел своим весом удержать Артемизию на кушетке хотя бы на пару минут. От его тепла и умиротворяющего мурлыканья Артемизии расхотелось суетиться и снова что-то делать, и она смогла расслабиться первый раз за несколько дней.

Когда Тревелин ушел из ее дома, у нее совсем не было времени оплакивать его отсутствие, хотя она остро ощущала его. Ее внимания требовала другая часть ее жизни.

Феликс предстал пред ней, трезвый и искренне раскаявшийся в том, какую роль он сыграл в неприглядной истории. Он даже хотел признаться властям и понести любое наказание, которое ему назначат. Однако Артемизия решила, что будет достаточно, если он позволит ей заморозить все его денежные средства до тридцатого дня его рождения. Феликс с благодарностью согласился, и с тех пор Артемизия ни на минуту не пожалела о своем решении.

Ее мать была вне себя из-за того, что Артемизия принимала участие в таком скандальном деле, как шпионаж. Даже если ее драгоценный высший свет пока оставался в неведении, со стороны Артемизии было просто ужасно подвергать всех такому риску. А что, если бы ее позорные поступки раскрыли? Нельзя ставить под удар брак Делии из-за еще одной сомнительной истории. Констанс и так целыми днями жаловалась на Флоринду, которая сбежала в Гретна-Грин с одним из лакеев и опозорила их всех своим поступком. Ей стало легче, лишь когда Артемизия пообещала, что даст матери возможность самостоятельно устроить самую роскошную свадьбу для Делии.

Ангус был просто счастлив, услышав о намерении Флоринды поселиться за городом с Гектором Лонгботеном, однако в последнее время Ангус был доволен всем вокруг.

Отец по-прежнему редко приходил в себя, но на сердце у него всегда было легко и весело. Артемизия решила, что именно это на самом деле главное. Если человек сохраняет способность хотя бы наслаждаться жизнью и жить счастливо, то, может быть, не так плохо, что он лишен всех остальных способностей.

Артемизия пыталась сделать все, только бы ничего не ощущать. Она работала без отдыха, на пределе своих возможностей, пытаясь закончить картину с Марсом. Артемизия использовала каждую минуту днем, чтобы во всех деталях изобразить центральную фигуру на переднем плане холста, а вечером трудилась при лампе над затененным задним фоном. Теперь же она отступила на несколько шагов и, внимательно посмотрев на нее, поняла – Марс наконец-то закончен. Ни один мазок не улучшит картину, а, наоборот, испортит весь эффект.

Артемизия не могла решить, насколько хорошо она удалась. Она вложила всю свою душу в эту картину, еще никогда в жизни она не чувствовала подобного ни с одной своей работой. Теперь Артемизия была как выжатый лимон, как пустая чашка. Чтобы снова вернуть ее к жизни, понадобится намного больше усилий и гораздо более действенные средства, нежели великолепный чай Катберта.

Словно услышав ее мысли, дворецкий вложил тарелку с печеньем ей в руку, а затем подошел посмотреть на холст. Он сделал два шага вперед и остановился.

– Ну, что ты думаешь? – спросила Артемизия, равнодушно откусив кусочек от хрустящего печенья.

– Как правило, не бывает единою мнения…

– В вопросах искусства. Да, я знаю, – закончила она сухо, – но что ты чувствуешь, когда смотришь на картину?

Катберт молча уставился на холст.

– Честно, мадам?

– Я не ожидала от тебя ничего иного.

– Вашу картину можно описать одним словом – безнадежность – сказал он наконец.