Оборона Баязета: правда и ложь

Мнения в офицерской среде разделились. Помимо откровенных противников капитуляции указывались на конкретные имена тех, кто разносил по цитадели приказание «не стрелять» и контролировал его исполнение. Все же в разных местах цитадели белые тряпки были вывешены таким образом, чтобы они обозревались окружающими турками». Генерал К. К. Гейнс продолжает:

«Тяжело отзывалось на солдатах это приказание. Известие о сдаче было для них равносильно приговору к очерти… Большинство офицеров ободряло солдат уверением, что без боя турок не впустят, но и госпожа Ковалевская умоляла огорченных ставропольцев биться до последнего. «Что с нами будет? Что хотят с нами делать?» — эти вопросы были на устах у многих. Из рассказов видно, что были и такие, которые в случае сдачи обещали пустить себе пулю в лоб, некоторые сговаривались соскочить со стены против нижнего города и пробиваться к пограничным горам… Среди общей тревоги орудие было перевезено под своды прохода во второй двор с помощью ставропольцев, потерявших при этом трех человек-ранеными. Направив дулом против входных ворот и приказав уложить с боку его картечь, командир взвода как бы протестовал против сдачи. Происходила какая-то кутерьма: одни кричали не стрелять, другие готовились к упорной обороне. Во время прихода подполковника Пацевича к переднему фасу цитадели, он, теле угроз убить каждого ослушника, продолжал начатое: молча взошел по лестнице на крышу и махая шапкой, начал кричать: «Тохта! Тохта! Яваш! Яваш!». В ответ, притихшая пальба турок сменилась криком «алла!» под самыми стенами и стрельбой чуть ли не в упор. Вдруг подполковник Пацевич судорожно вздрогнул и повернулся. Пуля через плечо пробила ему грудь. Вслед за этим взлетевший и повисший погон указав почти на единовременный удар пулею в плечо. Сходя с лестницы, он произнес только: «Я ранен — теперь делайте, как хотите».

Через восемь лет Исмаил-хан Нахичеванский оживил памяти эпизод попытки капитуляции. До принятия решения о капитуляции Исмаил-хан находился у изголовья раненного сына, прапорщика Эриванского конно-иррегулярного полка, и не принимал участия ни в каких делах. Передадим в кратком виде и его, более сдержанное, видение происшедшего: