Оборона Одессы. 1941. Первая битва за Черное море

Они были ошеломлены сообщением Жукова о предстоящей эвакуации. — А нельзя ли нам остаться пока в Одессе, хотя бы не первыми уходить? — поинтересовался у него Томилов.

— К сожалению, нельзя.

Командиру дивизии было приказано направить в порт 633-й стрелковый полк через несколько часов, учтя время, необходимое на посадку и погрузку, чтобы затемно 1 октября он смог уйти из Одессы. Так как заранее переброска полка не планировалась, для этой цели было решено использовать два находившихся в это время в порту транспорта — «Украину», только что привезшую боеприпасы, и «Жан Жорес», доставивший продовольствие.

Следующей ночью планировалось отправить 716-й полк. Полки должны были уходить со своей артиллерией, тыловым хозяйством и кухнями.

Томилов предложил прикрыть отход дивизии с позиций своим лучшим, 384-м полком, которым командовал полковник Соцков. Согласившись с этим, Жуков решил пойти чуть дальше и оставить 384-й полк, как и часть дивизионной артиллерии, для участия в наступлении 2 октября.

Легкий артиллерийский полк 157-й дивизии решено было выводить побатарейно по такому маршруту, который не выдавал бы его движения в порт. Такое же решение было принято и в отношении 422-го гаубичного тяжелого полка. Но и его эвакуация предусматривалась лишь после того, как он поддержит огнем наступление 2 октября. Несколько позже была отложена и эвакуация 716-го СП, который до окончания контрудара в Южном секторе решено было оставить в качестве армейского резерва.

Отвлекающий удар под Дальником (2–4 октября)

После того как на Военном совете было решено не отменять ранее запланированный контрудар в Южном секторе, план операции пришлось значительно изменить. Теперь осуществить наступление предстояло меньшими силами, чем предполагалось ранее, так как рассчитывать на участие в нем 157-й дивизии в полном составе не приходилось. И цель операции была уже иной — дезориентировать противника, скрыть от него начавшуюся эвакуацию. В 14 часов 15 минут 1 октября командующий Приморской армией отдал приказ о переходе с утра 2 октября в наступление в Южном секторе обороны. В своем дневнике генерал-лейтенант Софронов красочно сформулировал задачи предстоящей операции: «Сегодня день большой подготовительной работы. Завтра, 2.Х. — наступление… с задачей разгромить противника против нашего левого фланга[404], уничтожить и захватить его материальную часть. Глубина операции 5–6 км, с ограниченной целью — набить морду противнику, пугнуть его „Р“-дивизионом 8-го гвардейского полка, а потом самим приступить к выполнению новой директивы».

Перед тем как приказ о наступлении был отдан, Военный совет ООР заслушал доклад начальника штаба Приморской армии полковника Крылова о готовности войск к наступлению.

25-й Чапаевской дивизии, которой были приданы 384-й стрелковый полк 157-й дивизии, 422-й гаубичный полк, прибывший в Одессу вслед за 157-й дивизией и в боях еще не участвовавший, 265-й корпусной артиллерийский полк, танковый батальон старшего лейтенанта Юдина, гвардейский дивизион реактивных минометов и два дивизиона 397-го артиллерийского полка, предстояло наносить главный удар, наступая в общем направлении на Ленинталь, и овладеть хутором Дальницкий.

2-я кавалерийская дивизия, удар которой являлся вспомогательным, получала несколько меньше средств усиления — ей придавались 99-й гаубичный полк, 1-я батарея береговой обороны Одесской военно-морской базы и бронепоезд «За Родину». Она должна была овладеть рубежом безымянной высоты в километре от Ленинталя и Кляйн-Либенталем.

Начало наступления намечалось на 10 часов утра после артиллерийской подготовки и залпов гвардейского минометного дивизиона. Заместитель наркома Левченко принял решение остаться в Одессе для наблюдения за контрударом.

25-я стрелковая и 2-я кавалерийская дивизии с приданными им частями в ночь на 2 октября заняли исходные позиции для наступления.

Поздно вечером на КП армии приехал генерал-майор Петров. На это он испросил разрешения у командарма, после того как получил боевой приказ и плановую таблицу боя. Командир Чапаевской дивизии, решавшей завтра основную задачу, хотел о чем-то переговорить лично с Софроновым.

День, полный переживаний для всех, кто был ознакомлен с директивой Ставки, принес Софронову еще и большое личное горе: в штаб ООР пришла телеграмма о том, что на фронте, на Московском направлении погиб в бою его старший сын. Связисты, ни с кем не посоветовавшись, вручили телеграмму командарму прямо за ужином.