Оборотень

Я согласно наклонила голову. С этим спорить я не собиралась. Не обладая моими способностями, он потерял много сил. И ему отдых был жизненно необходим. К тому же, люди плохо видят в темноте. Я могла б идти. Но идти одной мне не хотелось. И ко всему, не могла я его покинуть. Человек так беззащитен! Нелогично, но я за него боялась.

В общем, я растянулась на поваленном стволе дерева, поросшего мягким пушистым мхом. Спать я не собиралась. Прикрыв глаза и навострив ушки, я слушала, как Хариолан срывает с деревьев ветки, что б устроить себе ложе. Потом он принес сухого хвороста и сложил его в кучу.

— Дьявол! — произнес он с чувством, убедившись, что при себе у него не имеется ни спичек, ни огнива, ни банальной зажигалки.

— Что случилось, любовь моя? — спросила я с иронией.

— Нечем разжечь огонь, — заметил он. — А ночи здесь прохладные.

— Если хочешь, могу прилечь рядом, — заметила я невинно. — Не заморожу, это — факт.

— Спать бок о бок с дикой кошкой? — заметил Хариолан удивленно. — Дорогая, а ты уверена, что не выпустишь ночью когти?

— Во-первых, — с достоинством отвечала я, — кошка, что послужила образцом для подражания, очень даже не дикая. У аборигенов Ас — Саухи считается дурным тоном выпускать когти и показывать свое неудовольствие. Даже во сне. А во-вторых, данная цивилизация к кошачьим отношения не имеет. Это все же приматы, хоть и специфического облика.

— А, приматы, — протянул он. — Но хоть здесь и сейчас ты можешь стать не просто приматом, а человеком?

— Нет, любовь моя. Мне так теплее. Ты умудрился сохранить костюмчик, я — нет. А шкурки лишаться — нет желания. Боюсь, комарики закусают.

Хариолан вздохнул, поудобнее устраиваясь на своем импровизированном ложе. Несколько минут в тишине слышно было, как шелестят деревья листвой над нашими головами. Я лежала, слушая лес.

Диковинный мир. Если б я не была им очарована, так просто б могла сойти с ума. Все, что я знала о пиратах, было в корне неверно. Знал бы Эдвард! Впрочем, он — то, может, и знал, да помалкивал. Союз Атоли известие о техническом превосходстве Эвира не перенес бы. Без потрясений — точно!!!

Этот корабль был так велик! Если вспомнить, что видели мои глаза, то выходило, что корабль куда больше любого, даже самого колоссального из известных мне астероидов. У кораблика был планетарный масштаб. Мама моя! В Атоли создать нечто подобное и не мечтали. Пока. Так откуда же это чудо у пиратов? Изгоев, по сути.

Выходило по всему, что нападать на наши планеты, города, корабли им просто не было необходимости. Тот, кто способен поставить под парус планету, просто не нуждается в наших скромных сырьевых ресурсах. Слишком скромных. Ну, в самом — то деле, что они могут от нас получить? Только моральное удовлетворение от собственного превосходства.

Я вспоминала все увиденное мною — гигантскую ячеистую структуру паруса, ловящего звездный ветер, вытянутые эллипсоиды корпусов несущегося в пространстве колоссального катамарана. Здесь, на планетоидах, существовала привычная и милая человеческому сердцу смена дня и ночи, хоть поблизости и не было светил. Видимо, какие — то штучки с ионизацией верхнего слоя местной атмосферы. А может, и нет. Кто их знает, этих, с Эвира?

— Хильда, ты спишь? — произнес Хариолан. Я не ответила. Не хотелось.

Потом вновь шелест ветвей означил его движения. И шаги, его шаги. Он подошел ко мне. Рука легла на мое плечо. Его пальцы гладили мех, мягко, нежно, перебирая волоски. Он присел рядом на мох.

— Хильда, Хильда, несмышленыш мой, — проговорил он негромко. — Милая, любимая.

Открыв глаза, я посмотрела в его лицо. В глазах Хариолана стояли слезы. Непостижимо. Мужчины не плачут. Демоны — тем более. Вот и он старался не обронить этих слез на щеки.

— Я не хочу потерять тебя, — обронил он глухо. — Пусть ты оборотень, да будь ты кем угодно, милая, только не уходи. Я, дурак, обидел тебя.

— Не привыкать, — ответила я так же глухо. — Оборотни — не люди. Как-нибудь переживу.

— Ты рвешь мне сердце, — ответил Хариолан. — Прости меня. Если можешь, прости.

Я прикусила губу. Стоило разбиться, что б услышать эти слова. Стоило упасть с высоты, стоило! Но почему же там, тогда, на вышине он не сказал ничего, подобного этому? Отчего? Неужели так трудно было успокоить мое сердце? Да, я оборотень, но сердце мое — не железное. Может, это и атавизм, но оно умеет любить, надеяться, сострадать. И страдать оно тоже умеет.

— Я люблю тебя, — ответила я, потянувшись губами к его губам.

— И я люблю.

Поцелуй, долгий, словно вечность. И вновь наши сердца бились в такт. Мы смотрели друг другу в глаза. Долгий взгляд. Словно опутанные ловчей сетью, мы не могли оторваться друг от друга. Что — то властно, застилая разум пеленою, толкало нас друг к другу. И все ж у меня хватило самообладания оторваться от его губ.

— Я люблю, — повторила я. — Только, если б могла, я б не любила. Слишком больно.

Он прикоснулся губами к моему, мохнатому лбу. Мимолетная ласка, но от нее оттаяло сердце. Оттаяло и застучало сильно, ровно и глубоко, разгоняя замерзшую кровь по жилам.