Оборотень

Лежа на кровати, немец ждал… Ему нравилась её опытность, он восхищался её профессионализмом. Толстяк по делам и прежде бывал в этом городе, и широкобедрые, смазливые девчушки со своим вульгарным похлопыванием по животу и словами: «Гер, Мэн, ду — ин — вон — секс…» — не могли сравниться вот с этой.

Не спеша скатав чулок, так же медленно, смотря куда–то в сторону, точно здесь никого не было, девушка расстегнула золотые пуговицы на голубоватой под цвет глаз блузке.

В юбке, черном кружевном лифчике и одном чулке путана забралась на кровать и галстуком связала ему руки. Толстяк, довольно хихикая, с готовностью подставил руки. Любовная игра захватила его, такое он часто видел по телику у себя на родине.

Вдруг красавица коротким, но мощным ударом в челюсть отключила клиента. Простыней связала ему ноги, широкой лентой лейкопластыря заклеила рот. Красоте всегда больше верят, чем действительности. она не настораживает, а, наоборот, расслабляет, притупляет бдительность…

Вот и цель, туго набитый бумажник! К чёрту кредитные карточки и разная белиберда из Дойчланда! — две носатые рыжие девицы с муттер на фоне приглаженного пейзажа. Тысяча марок, двести долларов и три лимона «зайцев» двадцатитысячными купюрами! В чемодане и сумке соблазнительная грабительница нашла бутылку армянского коньяка и три банки черной икры. С запястья неудачливого клиента она сняла дорогой швейцарский «Ролекс».

* * *

Меж двух «комков» из большой картонной коробки высунулась голова непонятного существа. Несло от него перегаром, блевотиной и вонью мусорного бака.

— Девчоночка, от своих щедрот удели толику на похмелку!..

— На, болезная, с двадцатитысячной купюрой еще успеешь в магазин!

И спи спокойно в своем картонном раю, покуда крысята не облили тебя бензином и не попалили, как свинью. Ты — никто, нет семьи, молодости, свежести, красоты. Ты — крысиное дерьмо.

— Ночь!.. Ночь!.. Ночь!… — воют патрульные машины. Что–то их многовато, не по мою ли душу? Что ж, на волчицу всегда найдутся охотники. Но кто возьмёт стреляную волчицу, не боящуюся даже красных флажков. В груди радость, а в ногах легкость и неутомимость! Я — дочь ночи, только она одна излечит от ненависти…

Кормой обратившись к реке, на бетонном постаменте старый бронекатер. Под килем разбиты цветочные клумбы. В темноте так и кажется, что в любой момент из единственной пушки он может открыть пальбу, хотя его нутро забито битыми бутылками и человеческими испражнениями. Очень быстро недавние святыни становятся отхожим местом, сначала для политиков, потом и для бомжей…

Кончики горящих сигарет в черноте парка рисуют багровые иероглифы. В глубине парка — жуть и мрак! В тайге жуть и мрак таят самое себя, здесь же — человеческие страсти…

Желтый кружок на траве, освещенный двумя фонариками. На газетах незамысловатый закусон, бутылки. На коленях здоровенного мужика в наколках (наверное, только что откинулся с зоны) голова «телки», пьяной в стельку. У двоих в кепочках карты в руках. На носочках голубоглазая бесшумно проскользнула мимо и растворилась в темноте. Она ничего и никого не боится, под эластичной резинкой чулка спрятан кнопарь с вылетающим из ручки лезвием.

Но что это?! Рядом с кустом, где спрятана её сумка с одеждой, трое крысят, зажав рот отчаянно отбивающейся девице, уже сорвали с неё юбку. Еще немного, и станет она их добычей, в жажде обладания забывших обо всём. Оттого что они никто и ничто, их поступки неясны и сумбурны. Но неведение и глупость караются природой вещей не менее жестоко, чем откровенно злой умысел…

Тяжело дышащая и сопящая четверка с треском рухнула в кусты.

Да они ж напоролись на мою сумку с одеждой! А без неё садиться в автобус или такси, значит, засветиться… В такую ночь, когда цветёт сирень, надо влюбляться, ходить до утра, взявшись за руки! Ах, какая романтика, сентиментальность и возвышенная белиберда! Крысятам с этого бы следовало начинать, но вышли на охоту, свою охоту — крысиную. Добыча — самый слабый и беззащитный. Бомжихе в ее картонном раю пока больше везёт, нежели этой девчушке… Чёрт возьми, один из мудаков поднял мою сумку!

Глубоко, как на тренировке, голубоглазая вздохнула и на вздохе пошла в наклон, одновременно тяжесть тела перенеся на левую ногу.

Двое остались на месте, держа за руки и ноги ослабевшую девушку, третий же насильник сделал несколько шагов по направлению к голубоглазой. Рот в широкой ухмылке, руки, как грабли, растопырены, лоб в прыщах.

— Ба, да к нам ещё одна пожаловала, наверное, невтерпёж!..

Александра отчетливо видела три точки — солнечное сплетение, шею и височную часть черепа. Чтоб поразить хотя бы одну из трёх и секунды достаточно.