Оборотень. Новая жизнь

Харбард шел за Кроу; у него тоже был фонарик. Лучи света шарили в темноте подвала, отбрасывая движущуюся сетку причудливых теней на пол под ногами у идущих. Ноздри Кроу заполнял запах смерти со всеми своими сладкими оттенками. Харбард же приложил к лицу носовой платок, как будто борясь с тошнотой; и хотя Кроу различал здесь смрад разложения, это фиксировала другая часть его мозга, пробуждавшая в нем звериный голод.

Дом этот еще не обыскивали, и Кроу был шокирован, увидев глядящее на него из темноты лицо. Впрочем, это было не лицо, а пустая маска из кожи, снятой с человеческой головы; без глаз, без черепа она висела на крючке, будто сдувшийся воздушный шар. Кроу подумал, что Харбарда, наверное, сейчас пробирает дрожь, и тревога за друга вступила в противоречие с его волчьей натурой, которую чья-то слабость приводила в странное возбуждение, как при обнаружении потенциальной добычи.

Кроу спустился по ступенькам. Он не видел во мраке обломка сабли-полумесяца, хоть внутренний трепет и сообщал ему о ее присутствии.

В голове у обортня всплыла еще одна строчка из Библии: «Но завистью диавола вошла в мир смерть»[53]. Кроу вспомнил о Балби. «Какой цельный, бескомпромиссный человек, с обостренным чувством собственного “я”», – подумал он, но затем эта мысль потерялась среди пульсирующего хаоса других идей, слов, рифм и ощущений. Казалось, что он начал чувствовать все клапаны и каналы, в которых бурлила его кровь, как будто они открывали пути, по которым в его мозг доставлялись какие-то новые химические соединения.

Спутник Кроу неловко спустился в темноте вслед за ним. Харбард не стал тратить время на поиски обломка сабли. Вместо этого он отложил фонарик в сторону и открыл свой саквояж.

– Вы – магическое создание, Кроуфорд. – Казалось, что Харбарду сложно говорить; в желтом свете фонарика его лицо выглядело чрезвычайно бледным. – Поэтому вам это будет легче. Когда я перейду границу, вы последуете за мной, я в этом уверен. Однако путь тяжел и цена мудрости чрезвычайно высока.

Харбард выдохнул, выпустив облачко пара в холодный вечерний воздух, и в свете фонаря сам стал похож на какое-то сверхъестественное существо.

– Сегодня ночью я уже заплатил свою цену, но мне предстоит заплатить еще больше.

Из своего саквояжа профессор извлек небольшую спиртовую горелку вроде тех, что туристы берут с собой в поход.

Усевшись прямо на грязный пол, он зажег ее, и голубое пламя, от которого по стенам подвала заплясали новые тени, позволило лучше осмотреть помещение. Изуродованное тело разрисованного человека, от которого остались одни кости, лежало рядом с разлагающимися трупами его жертв. Теперь стал виден залитый кровью пол, руны на стенах и инструменты для пыток, с помощью которых раскрашенный человек пытался через отчаянно кричащих невинных жертв вызвать чары.

Харбард никак не прокомментировал эту жуткую картину. Вместо этого он достал белую матерчатую салфетку и скальпель. Несколько минут профессор прокаливал скальпель на огне, потом помахал им в воздухе, чтобы остудить, и положил на чистую ткань.

– А теперь вот что, – сказал Харбард дрогнувшим голосом. – Я уже говорил вам, что есть способы, когда не нужно делать жертвами других. – Он снял пальто и пиджак. Под ними оказалась пропитанная кровью рубашка, которую профессор тоже снял. В неровном свете горелки Кроу увидел на его груди глубокие резаные раны. – Можно сделать жертву из себя самого.

И Харбард запел, сидя на полу:

Съел Локи то сердце, что в пепле лежало.
Так чудища все средь людей появились.
Моря, разъярившись, вверх волны вздымают,
Накрыв ими сушу. И воздух свежеет;
Метели грядут, дует яростный ветер.

Падут скоро Боги, уж мчится смерть к ним.
Падут скоро Боги, уж мчится смерть к ним.

Сильнейший из всех следом должен явиться,
Чье имя не будет звучать в моей речи.
Лишь избранным ведом мир после той сечи,
Где Один и волк будут до смерти биться.

Падут скоро Боги, уж мчится смерть к ним.
Падут скоро Боги, уж мчится смерть к ним.

Он повторял эти слова снова и снова, пытаясь достичь гипнотического эффекта. Кроу видел, как его глаза стекленеют; бледное лицо при свете горящего спирта казалось еще более вытянутым и осунувшимся.

Кроу сидел и смотрел на Харбарда, впитывая запах крови из его ран, который дразнил его и пробуждал чувство голода. А затем старик вдруг оказался прямо перед ним. Он взял вервольфа за руки и заглянул ему в глаза. Кроу снова потерял счет времени, завороженный словами Харбарда, до боли знакомыми ему, как колыбельная, которую пела няня.