Оборотень по объявлению. Тень (СИ)

Меня спасло только то, что из-за того, что я почему-то переносила холод не так хорошо, как все песцы, на мне было много верхней одежды. Впрочем, чернобурый был такой же. В клане песцов он надевал на себя больше всех одежды. Уж кто, как не он, должен был понять меня? Но нет! Какой там! Это же мой новый враг. И этот враг от моего крика и признания так обалдел, что завалил нам все термо-чаны и сам чуть не сварился.

– Что у вас происходит? – папа появился рядом и мигом оценил ситуацию. Бура немного обварился. Какая жалость.

– Лесь, помоги ему добраться до мамы и расскажи, что случилось.

Я? Пап, ты, вообще, на моей стороне? Я подошла к отцу и заговорчески шепнула:

– Он же сверх. На нем все заживет как раз, как вы дойдем.

– На Буре нет, – вдруг сказал папа и подтолкнул меня к парню.

– Я тоже ошпарилась! – я возмущенно повернулась к отцу.

Он красноречиво посмотрел на мой мокрый рукав и низ пуховика, будто говоря взглядом мне не перегибать. Что он знает, что со мной все в порядке.

Бура сверлил меня взглядом, но молча ждал, пока я пойду его провожать.

– Маленький, что ли? – буркнула я и пошла вперед не оглядываясь.

Его проблемы, догонит или нет.

Но он догнал.

– У тебя есть истинный?

– Не твое дело.

– И где он?

– Не твое дело.

– У него с головой проблемы?

Я выразительно хмыкнула. А Бура попал в точку!

– Типо того.

А когда мы дошли пункта помощи, где находилась мама, я узнала о чернобуром кое-что новое. У него не было регенерации сверха, и обварился он так здорово, что кожа пошла волдырями, а мама перепугалась так, что заносилась по всему пункту.

– Плазму! Срочно! Здесь больше десяти процентов точно.

И меня еще приплела в помощь – доверила перевязку. И пока я заматывала руку Буры по плечо, он не сводил с меня прищуренного взгляда.

Зато мама болтала за двоих:

– У тебя один из родителей человек? Леська тоже расплачивается за мою человечность – плохо переносит холод, несмотря на звериную половину полярной лисицы. А как боль чувствуешь? Дать обезболивающее?

– Ничего не чувствую, – буркнул чернобурый.

Отвернулся и поморщился.

Ну да! Не чувствует он.

Я молча вытащила две таблетки из бластера, дождалась маминого утвердительного кивка и протянула парню.

А у него две руки забинтованы. Одна только по запястье, а вторая по плечо. Держать нечем.

Бура выразительно посмотрел на стакан, потом на меня. На стакан. На меня.

– Это мне что, тебя еще с руки поить? – возмутилась я.

– Не растаешь, дорогая, – мама настраивала колесико капельницы.

Я зло выдохнула и посмотрела на врага. Ладно, помогу, но только один раз.

За минувший месяц Бура изрядно питался моими нервами. В некоторые дни буквально фуршетил, ни в чем себе не отказывая. И мама это прекрасно знала, однако включала свою любимое милосердие ко всем пациентам.

И я считала себя всегда доброй. Правда. И отзывчивой. Но сейчас я наклонила стакан так сильно, чтобы Бура не успевал проглатывать, и вода стекала по его подбородку вниз.

Мелко, аж самой пакостно. Но я ничего не могла с собой поделать. Он всегда ко мне цеплялся, подставлял, насмехался и, вообще, показывал, что ненавидит меня с первого взгляда. Его первым словом мне было “Чучело!”. Моим – “Идиот!” Но мы не квиты. Я этот месяц находилась в таком подавленном состоянии, что многие его выходки оставляла без ответа.

И это было низко – отвечать сейчас. Самое плохое, что я получила от этого удовольствие.

– Ой! – Ахнула я. – Прости.

Бура посмотрел на меня так странно, что захотелось повести плечами, чтобы сбросить это взгляд. Чернобурый после ошпаривания вел себя не как обычно. Будто кипятком обдало не только кожу, но и то, что отвечало за издевки и ершистость.

Стало стыдно за себя настолько, что я поставила стакан с водой на стол и убежала под удивленным взглядом мамы и внимательным лиса.

Я забежала в трейлер, который предоставили нам с родителями, стянула куртку, повесила сушиться и разрыдалась. Совершенно неожиданно для себя. Если бы здесь был Саша, если бы он был нормальным, если бы…

Я захлебнулась мыслями, как и всхлипами.

Почему-то именно сегодня я четко поняла, что Саши действительно нет со мной рядом. После того сообщения он ни разу не позвонил мне и не написал. Моему истинному действительно все равно.

Он не одумался. Расстояние и мое отсутствие не доказало ему, насколько я дорога гибриду. Сашу не пробило на тоску. Он не ощутил чувство потери.

Он даже не заметил.

Факты были слишком жестоки и били наотмашь.

Я оплакивала свои ожидания, с которыми ехала сюда. Оплакивала этот месяц, когда я ощущала себя вроде и свободной, и в то же время втройне привязанной на цепочку ожидания. Сколько бы я не смеялась, сколько бы не говорила, что мне все равно, я ждала появления Саши.

Но я для него не имею значения. Не то, что Лина.

Я не спрашивала у родителей про нее. Не хочу знать. Как-то они попытались сказать мне о ее состоянии, но только услышав имя, я попросила их остановиться.

Я ждала других вестей. Что Саша спрашивает обо мне, что он сорвался с места, что едет.