Оборотень в погонах

Дворецкий пропустил мое замечание мимо ушей, который у него, кстати, и не было. Чудо големотехники, называется.

– Как прикажете доложить о Вас, сэ-эр?

– Передайте, что пришло большое гнездо, – буркнул я.

– Извольте подождать, сэ-эр, – исключительно по-английски проскрипел дворецкий.

– Серов, это ты? – донесся одновременно голос Грома откуда-то изнутри. – Пропусти его, Дуремар.

Коряга посторонилась.

– Прошу Вас, сэ-эр.

– А рожок для обуви у вас найдется? – поинтересовался я, переступая через порог.

– Да, сэ-эр. Рядом со стойкой для обуви. Справа, сэ-эр.

Я нацепил пушистые домашние тапочки и, осторожно ступая по ковру, прошел в гостиную.

Однако!

– Хорошо, что зашел, Сева, – небрежно заметил Гром. – Ты садись, садись. У меня тут, видишь, перестановка небольшая.

– Да уж.

С момента моего последнего визита – а это было всего неделю назад – с гостиной действительно произошли изменения. Если раньше она была похожа на благопристойную немецкую пивную, куда захаживает по вечерам десяток-другой окрестных бюргеров, то теперь это напоминало… это очень напоминало внутренности эльфийского чайного домика. И сидящий на полу перед лакированным столиком хозяин в шелковом халате прекрасно вписывался в интерьер.

– А куда садиться-то? – поинтересовался я.

– А прямо на пол и садись! – предложил Гром. – Или ложись, это уж как тебе удобнее. В ногах, знаешь ли, правды нет. Чай вон бери, свежий, только что заварили.

Я осторожно прикоснулся к тонкой фарфоровой чашечке, настолько хрупкой, что больше всего она напоминала мыльный пузырь, зачем-то раскрашенный под гжель, поднес ко рту, принюхался – пахло чаем – и осторожно прикоснулся губами к светло-синей жидкости.

Чай был настоящий.

Я бы удивился куда меньше, углядев на столе у Грома полную чашку бриллиантов. Не то, чтобы я был великим знатоком аланового чая, но у меня все-таки есть свой домашний эльф, который его заваривает. Так вот, чай, который я только что попробовал, отличался от него настолько же, насколько творение Шара отличалось от общепитовского. Такой чай могла заварить только чистокровная эльфийка… минут пять назад.

Чистокровная эльфийка в доме бывшего инквизитора – невероятно! Сколько ей должно быть? Сто пятьдесят? Двести?

– Я вижу, ты оценил искусство Аэллы, – заметил Гром, вдоволь налюбовавшись моей отвисшей челюстью. – Так уж и быть, не буду добивать тебя окончательно, чашки она уберет потом.

– Какого черта, полковник? – выдавил я.

– Эх, Сева, Сева, – вздохнул Гром. – Вот доживешь ты до моих лет и поймешь, как мало есть на этом свете вещей, которые могут нас, стариков, на нем задержать.

Три раза «о». Можно подумать, брат-подполковник уже завтра собрался в рай переселяться. Он еще и меня переживет, и эльфийку эту. Он всех нас переживет.

Гром – человек нужный. Всем нужный. Есть у него одно замечательнейшее качество – он умеет хранить тайны. И не умеет их выдавать. Поэтому я, например, могу иметь с ним дело совершенно спокойно – Гром не заложит меня никому и никогда. Он не может этого сделать. Просто не способен. Этим замечательным качеством его наделили в славные времена Великой стройки Рая на Земле. Магов, способных распутать наложенные на него чары, во всем мире не наберется больше десятка – а после развала ССР они как раз по всему миру разбросаны.

А человек, который не может предать, в наше смутное время ценится ох как высоко.

– Ты уж извини, Сева, что приходится два раза подряд тебя беспокоить, – смущенно проговорил Гром. – Но тут заказ поступил. Не то, чтобы сложный, но деликатный, а, главное, срочный. А у меня, как на грех, кроме тебя, из настоящих мастеров никого под рукой нету.

– Кто? – спросил я.

Гром протянул мне сложенную вдвое газету.

– Ха. – На первой странице, рядом с аршинными буквами заголовка «Независимый журналист разоблачает» красовалась безнадежно испорченная зеленой краской физиономия.

– Парамонов В.С., – прочитал я вслух надпись под рисунком. – Ну и ну. Он же вполне официальное помойное ведро для слива компромата. Задницу подставляет всем поровну. Кому ж это он не угодил?

– Зарвался господин Парамоша, – пояснил Гром. – Стыд и совесть он уже давно потерял, если они у него отродясь были, а вот чувство меры – недавно. За что и поплатится… вскорости.

Я приготовился слушать. Информацией подполковник делился щедро – той, понятно, которой считал возможным поделиться – и, самое ценное, информация эта была достоверной. Гром мог не сказать что-то, и «что-то» весьма важное, но говорил он только правду, по крайней мере то, что сам считал таковой.

– Господин Вэ-эс, – начал Гром, – решил подзаработать по крупному. В ближайшие дни он выдаст на-гора серию убойнейших, действительно убойнейших материалов. По никелевому делу. Помнишь такое?

– Не очень.

– Скандал был четыре месяца назад, – напомнил Гром. – Газетеры, эфирник, даже специальные слушанья в Госдуме проходили.

– Кажется, припоминаю. – Там вроде бы был замешан Синдикат норильских кобольдов и еще кое-кто. – Сколько там сперли – миллионов сорок?