Оборотись!

Гена потом сказал мне, что даже не особенно испугался. Стоял и смотрел при свете луны и фонарика, а они кружили и спускались.

Плавно и почти бесшумно.

Словно огромные падающие листья.

Только мягко хлопали крылья.

Приземляясь, эти зверюги складывали их на спине, но некоторые так и остались стоять с поднятыми — точь в точь, как грифоны на гербах. Тела звериные, а головы орлиные со здоровенными хищными клювами. Зрелище было не для слабонервных. Такая себе посадочная площадка для геральдических чудовищ!

Но когда со спины одного из них спрыгнула я, Гене стало полегче. Где бы я ни откопала эту стаю, они были приручены. Только ему что-то не очень хотелось с ними общаться. И он спросил:

— А где Ричард Фаренгейт?

— Вот, — я указала на грифона, возле которого мы стояли.

Гена вытаращил глаза на своего котика:

— Фа?!

Я отлично понимала своего друга. Конечно, у этого зверя, в отличие от других грифонов, были длинная рыжая шерсть, толстое брюхо и пушистый кошачий хвост. Но клюв! Но размеры!

— Ты чего? — пробормотал Гена. — Какой это Ричард?

— А это видел? — я ткнула пальцем прямо в лоб страшной клювастой головы.

И он увидел. Как в сказке: а во лбу звезда горит. Только во лбу грифоньей головы находилась не звезда, а круглая морда его родного кота, и этот кот весело на нас щурился. Гена обалдел. Начал что-то говорить, даже самому себе непонятное.

Но я его перебила:

— Нужно снять с кота цепочку. Примани его, чтобы он не улетел. Ты взял еду?

Гена протянул сосиску к клюву оборотня. Но я указала на мордочку:

— Кота корми!

Ричард Фаренгейт с жадностью откусил кусочек, а из грифоньей пасти донеслось такое взрёвывание, что Гену шатнуло назад. Я же возилась с толстой золотой цепью на шее оборотня.

И тут к нашей компании на крыше присоединился ещё один и совсем лишний человек.

— Что за ерунда и чепуха? — услышала я и узнала Макса. Того самого, который на самом деле был Гошей и Жорой.

В тот же миг оборотень Ричард Фаренгейт захлопал своими большущими крыльями и зашипел, как двадцать котов сразу. Он терпеть не мог Макса, хотя этот гад животных как раз и не трогал. А мне нужно было поскорее превращать оборотня в кота, пока на крышу не собрались все соседи.

— Покорми его ещё, — торопливо сказала я Гене. — Он же улетит. Котик, подожди, не вертись!

Оборотень подчинился, потому что Гена сунул кошачьей мордочке вторую сосиску. Именно эта его покорность и сбила Макса с толку.

Он опять воскликнул: «Что за ерунда?!» — и сунулся к одному из грифонов группы сопровождения Ричарда Фаренгейта. За что и поплатился. Раздалось сердитое шипение, хлопанье крыльев и крик Макса.

Наш котооборотень испуганно подскочил на всех четырёх лапищах.

И попытался взлететь.

Я повисла на подвеске.

Она резко сдвинулась. Не удержавшись за нее, я грохнулась на крышу.

А котооборотень с мявом приземлился на маленькие кошачьи лапки.

Да, у наших ног сидел испуганный и возмущённый Ричард Фаренгейт. За его ухом нелепо болталось орлиное перо, шерсть на спине встала дыбом, но он, давясь, уничтожал остатки третьей сосиски.

Мы с Геной настороженно огляделись. Грифоны нашей свиты легко и плавно взлетели и скрылись в небе. Как будто их и не было. Вот это да!

«Ну что, подшутила над котом? — подумалось мне. — Эх, кто же знал…»

Я отклеила скотч и сунула перо в карман, но тут же вспомнила:

— Макс кричал или мне показалось?

— Не показалось, — нахмурился Гена. — Полез дурак к этим чудищам. Вон там! — посветил он фонариком.

Искать долго не пришлось. Макс сидел на том же месте, где Гена его заметил, и зажимал рану на руке. Кровь просачивалась у него сквозь пальцы и капала на крышу.

— Ух ты, какой порез! — сказал Гена. — Тебе нужно к врачу. Давай помогу. Да вставай же!

— У него шок, — сказала я. — Держи кота, а я позову кого-нибудь.

— Не надо, — сквозь зубы сказал Макс. — Не надо, я сам.

Терпеть его не могу, но тут зауважала: он ни разу не застонал. Только со свистом втягивал сквозь зубы воздух и сквозь зубы же тихо бормотал что-то.

— Не валяй дурака, Макс. Позвони домой. Ты же кровью истечешь. У тебя есть с собой телефон?

Да у него, как потом мне сказали, был сильный травматический шок, он еле смог подать мне мобилку. Я позвонила, и скоро на крышу выбрался его отец и ещё один сосед из нашего подъезда.

Пока Макса уводили, я и Гена молча смотрели. Но как только остались на крыше одни, я скомандовала:

— Свети на прутья!

— На какие прутья? — не понял Гена.

— Да на прутья же! Вот тут!

Когда-то часть крыши нашего дома была отгорожена решёткой. Не знаю, зачем. Год назад некоторые решётки срезали. Но очень неаккуратно, кое-где торчал настоящий лес прутьев. Из них получились очень острые пики. А следы крови, которая накапала из раны Макса, начинались как раз недалеко от прутьев.

— Если нас спросят, скажем, что Макс наткнулся на прут, — объяснила я. — Никто его не кусал, понятно?

— Да, — кивнул Гена, — только нам не поверят. Посмотри, ни на одном из прутьев крови нет. А рана была глубокая. Видела, как кровь текла?

— Что же делать? Он может рассказать о том, что видел, понимаешь? Не нужно, чтобы ему поверили!