Оборотная сторона медали (ЛП)

Смерть Ионы вроде как должна была снять неудачу, но не тут-то было, ибо очевидное проклятие пало на корабль, когда Хорнер, старший канонир, вначале убил на Хуан-Фернандесе Холлома и миссис Хорнер за то, что те были любовниками, а несколько дней спустя у берегов Чили и сам повесился в своей каюте. Кто-то верил, что проклятие исчезло, когда канонира отправили за борт зашитым в гамак с двумя ядрами в ногах, некоторые — нет. На возражение о том, что "Сюрприз" вернул несколько ранее захваченных кораблей, Плейс, самый старший и наиболее уважаемый из пророков "проклятия", отвечал, что так-то оно так, но возврат захваченного — это хорошо, но не настолько, как, скажем, призы, да и в любом случае проделано это под командованием адмирала Пелью, и тем самым несчастливая посудина и ее несчастливый капитан стали на восемь тысяч долларов беднее. Восемь тысяч проклятых долларов! Разум с трудом мог представить такую груду денег.

И если это не проклятие, то Джозеф Плейс хотел бы знать, как в таком случае выглядит проклятье. Опять-таки, доктор, которого никто не мог обвинить в том, что он хоть раз сделал неверное движение скальпелем, пилой или трепанационным ножом — в этот момент Плейс постучал по черепу в том месте, где расплющенная трехшиллинговая монета прикрывала аккуратное отверстие, проделанное Стивеном во время плавания на край земли, — почти наверняка потерял своего последнего пациента, хирурга "Неудержимого", что стало не только причиной сильного огорчения, но и было явным свидетельством проклятия; а если кто-то хотел доказательств, так им всего-то нужно взглянуть чуть дальше в сторону кормы. Что еще, как не страшное проклятие, могло заставить капитанский "промах" заглянуть в Эшгроу-коттедж, когда там присутствовала хозяйка и, возможно, еще и мамаша Вильямс?

Большая часть болтовни по поводу удачи и того, что фрегат ее лишился, была безадресной, матросы озвучивали свое мнение на камбузе во время первой или ночной вахты или же на марсах, или же шепотом на баке, пока чинили одежду. Но в основном об этом говорили именно те, кто служил с Джеком с первых его назначений и следовал за ним и на суше во времена перемирия, и когда он не имел корабля под началом.

Во времена зажиточной холостяцкой жизни Джек Обри и Стивен Мэтьюрин обеспечивали Мелбери-лодж прислугой исключительно из числа матросов, да и после женитьбы Джека его стюард Бережёный Киллик, старшина-рулевой его шлюпки Баррет Бонден, кузен Бондена Джозеф Плейс и пара-тройка других моряков последовали за Обри. Они точно знали, что такое Эшгроу-коттедж, поскольку драили там полы, красили деревянные части и начищали медяшку, будто на корабле. И, конечно, они знали всю семью, от тещи капитана миссис Вильямс до самого младшего из детей — Джорджа. Но в этом смысле Эшгроу-коттедж для них всех, как и для самого Джека, был равнозначен Софи Обри.

Она всем пришлась по душе, мало того, внушала матросам чуть ли не религиозное благоговение. София и в самом деле была по-настоящему почтенной, доброй и красивой, но, поскольку никто из них ни разу в жизни близко не сталкивался с женщинами одновременно милыми и почтенными, превозносили они ее, пожалуй, даже больше, чем стоило бы: в их чувствах было нечто пугающее. Но знали они и то, что София — дочь своей матери (как бы неправдоподобно это ни выглядело), а миссис Вильямс — низкая, полная, темноволосая, румяная и вспыльчивая женщина была сущей мегерой из числа тех, которые делают добродетель всецело непривлекательной.

Подозрения в растрате, странная отлучка или же воображаемое неуважение к ее персоне могли повысить громкость ее голоса до уровня, как будто предельного для женщины; но это оказывалось заблуждением, поскольку если ее внимание привлекала мужская или женская неверность, границы эти оставались далеко позади, словно тихое журчание отдаленного ручейка. По правде говоря, София никогда не ругалась, не кричала, не бушевала — никаких бранных слов, никакого хлопанья дверьми, никаких заверений в вечном проклятии — но в этом вопросе (хотя только в этом) она была дочерью своей матери. Она бы никогда и ни при каких обстоятельствах не стала бы иметь дела с незаконными детьми. Возможно, внебрачные дети и были в порядке вещей, но не для миссис Обри.

— Да, — сокрушался Бонден, — это, Господом клянусь, весьма неудачное дельце. Она бы не обозналась, увидев эту фигуру, пусть он и темнокожий. Прямо насмешка судьбы. Вот думаешь, можно сходить налево, всего лишь разочек, а последствия тебе двадцать лет спустя швырнут прямо в лицо. Чертовское невезение. Но это не значит, что на корабль пало проклятие. Нет. Это только значит, что от капитана на мгновение отвернулась удача.

— Можешь нести любую чушь, Баррет Бонден, — ответил Плейс, — но я старше тебя, и я говорю, что на посудине висит то, что мы зовем...

— Полегче, Джо, — прервал его Киллик, — не накликай, сам же знаешь.

— Что? — переспросил глуховатый Плейс.

— Не накликай, Джо, — повторил Киллик, прикладывая палец к губам.

— А, — сказал Плейс, успокаиваясь, — это точно, старина.