Оборотная сторона правды (ЛП)

— Она бросила меня в пяти милях от ранчо, чтобы отправиться на тусовку, и мне пришлось в ковбойских сапогах идти в сто градусов, и мне повезло добраться до дома, потому как тут никого и я не понимаю, с чего люди взяли, что жаркая погода лучше, потому что это полное дерьмо.

— Господи, — Энди сдержал смех, — так почему ты назвала ее милой?

— Это так! — я смущенно хихикнула. — Когда кругом другие люди.

— Она бессердечная сука, но тут я тобой горжусь, Квинн. — Я улыбнулась. И ничего с этим поделать не могла. Это как глоток свежего воздуха после выныривания из-под воды.

Подъехал автомобиль. Нет, несколько. Они возвращались, дом заполонили громкие голоса. Я взглянула на дверной проем. Я должна бросить трубку. Вместо этого я вскочила, закрыла дверь спальни на замок и прислонилась к ней. Сердце колотилось.

В холл никто не зашел. Да и зачем? Я должна быть с Кэроли, получать здоровое удовольствие от поездки или что там еще делают хорошие республиканские детки.

Энди откашлялся.

— Ты еще тут?

Я села на краешек кровати.

— Да.

И тогда случилось немыслимое — мы заболтались.

Точнее, он задавал вопросы, я продолжила на них отвечать, мой палец завис над кнопкой отбоя, но так и не смог нажать на нее, ведь я не была в состоянии сказать, что надо идти, пока я не поняла, что прошел целый час, а я втянулась в полноценный разговор.

— А ты тоже «просто заскакиваешь в местную кафешку за мороженым»?

— Да, дважды за день! — я рассмеялась. — Однажды все оказались сконфужены. Мороженого не оказалось. Мы получили отвратно начиненные хот-доги.

— Такими размахиваешь перед камерами.

— Да! Потому что они официальная пища Скоки, штат Индиана. Без понятия, почему. У меня уже были о них кошмары.

— Я могу тебя переплюнуть. Мне предстояло съесть хаггис прошлой неделе на спонсорской вечеринке, организованной богатыми чудилами из Флориды, чьи предки были шотландцами

Я прикрыла рот.

— Это овечья требуха?

— Овечьи органы, завернутые в кишки. И это было не самое худшее. Во время еды за моим стулом стоял волынщик. Мы делали вид, что наша семья тоже шотландцы, поэтому я должен был вести себя соответственно. Радует хоть, что килт носить не заставили.

— Как-нибудь в следующий раз. Шотландских спонсоров будет больше.

— В тот момент это было неважно. Думаю, кампания достигла пика конфуза.

Я колебалась, удивившись, что он чувствовал себя так неуютно. Предполагаю, это из-за опыта, заставившего меня чувствовать подобное.

Энди застонал.

— Я просто обречен сказать это. Этими выходными мы записали милое и пушистое интервью с одним испанским каналом. Я знал, чего они ожидают, и оттарабанил идеальный эспаньол для публики и мой отец сказал: Somos una America! Он правда выпалил по-дурацки, прям как Спиди Гонзалес.⁵ И даже не представляет, как оскорбительно это прозвучало.

Следующим вопросом Энди прервал мой смех.

— А вы уже давали большое семейное интервью?

Я уставилась на вентилятор в потолке, пульс ускорился при мысли о сверхсекретном эксклюзиве для Шоны Уэллс всего через несколько недель.

— Нет. Пока что.

— Ты везунчик. Это мука. Ни почесаться без приближения камеры, так и норовят применить этот кадр как обложку.

Я решила сменить тему.

— У тебя есть список одобренных реплик?

— Такой в переплете? Ага. Правда он подразумевает «Никому не разглашать».

Я перекатилась на живот.

— Они уводят меня в сторонку и подают мне заметки, когда я отхожу от сценария, как, например, было на митинге. Я поинтересовалась, где уборная. Мне надо невзначай вворачивать слоганы в повседневные разговоры?

— Старайся, — подхватил Энди. — Правда сегодня прекрасная погода? Да! Но станет еще лучше с здравоохранительными инвестициями в получение экологически чистой энергии!

— Только в случае нашей кампании: Разумеется прекрасная! Ваше любопытство ставит под сомнение научного обоснования изменения климата, не так ли?

— Вау, тут ты хороша.

— Чему спасибо тебе.

Смех Энди сошел на нет.

— Ты мне доставляешь проблемы, знаешь ли.

— Я?

— Твоя фирменная фраза! Я горжусь, что сенатор Купер — мой отец. Не пойми меня неправильно, обычно меня это устраивает, но сейчас меня забрасывают вопросами «Энди, а вы гордитесь своим отцом?» Я не общаюсь с прессой, но только мне дают такую возможность, и я отвечаю на этот вопрос так, что они перестают его задавать.

Я медленно ухмыльнулась.

— И что же ты им отвечаешь?

— А ты как думаешь? «Конечно, я горжусь им. Мой отец — президент». Что мне еще остается? Нет, не горжусь, думаю, что он разнес к чертям встречу с немецким канцлером? Конечно, я горжусь. Как бы то ни было, стратегию они выбрали неверную. Думаю, я выглядел сволочью, будто хвастался, и они продолжили играть для телезрителей.

Я поежилась в знак сочувствия.

— Плюс этой кампании в том, что сейчас вокруг меня не крутятся репортеры. Но я застрял в Вашингтоне, что подводит меня к следующему вопросу. Куда тебе иногда хочется пойти?

— Что?

На другом конце линии притихли.

— Извини. Ты спросил меня…?

Быть этого не может. Это не поддается объяснению.

— Хорошо, перефразирую: хочешь иногда созваниваться? Временами? Забавы ради?

Я попыталась ответить, но у меня не вышло.