Оборотни

Ее замечательный рассказ с эпатирующим названием «Сиськи» представляет собой феминистский взгляд на старинный миф об оборотнях. В 1990 году он получил премию «Хьюго» (Hugo Awards) за лучший рассказ. В опубликованной здесь версии — (первоначально появившейся в антологии Лизы Таттл «Кожа души» (Skin of the Soul) — восстановлен оригинальный финал. Как объясняет писательница: «В „Сиськах“ затрагивается то, что заботит добрую половину человечества (менструации, разумеется, а не оборотни), но для таких изданий, как Redbook или Mademoiselle, он оказался не вполне подходящим; Seventeen вообще не хотели бы затрагивать эту тему, a Ms сообщили мне, что не берут фантастику. В конце концов Гарднер Дозуа приобрел рассказ для журнала, Азимов' (Asimov's). Он попросил немного изменить концовку, сделать ее, так сказать, не столь кровожадной. Похожей была и реакция моей падчерицы, заметившей, что Келси слишком уж спокойно говорит о своей волчьей жестокости.

Тогда я напомнила ей: во-первых, о существующей среди молодежи тенденции к очень узкому пониманию морали („То, что мешает жить мне, — просто ужасно, а что бы ни сделал я — все о'кей“) и, во-вторых, о поразительной неспособности подростков к сочувствию, что может привести к крайне шокирующим и отвратительным формам поведения, проявляющимся самым непредсказуемым образом, например, в поистине зверской жестокости тинейджеровских банд. Что касается меня, я рада снова увидеть оригинальную концовку рассказа восстановленной, ради тех читателей, которые не склонны идеализировать своих сердитых юных героинь».

В том-то все и дело, что твои мозги вроде и хотят продолжать думать о жалком завтрашнем экзамене по истории, но тело берет над ними верх. И какое тело! Ты можешь видеть в темноте, и мчаться как ветер, и перелетать через припаркованные машины одним прыжком.

Наутро, конечно, за это приходится расплачиваться (но оно того стоит!). Когда я просыпаюсь, у меня все тело словно одеревеневшее, болит и ноет, руки, ноги и лицо грязные, и приходится быстро прыгать под душ, чтобы Хильда не увидела меня такую.

Не то чтобы она могла догадаться, в чем дело, но зачем рисковать? Поэтому я притворяюсь, что мне плохо совсем не поэтому. И тогда она начинает:

— Ну же, дорогая, у всех бывают спазмы, это не повод ныть и жаловаться. Куда же это годится, пытаться увильнуть от школы только потому, что у тебя месячные?

Если бы Хильда мне не нравилась — а она мне нравится, хотя она всего лишь мачеха, а не настоящая мать, — я бы показала ей кое-что такое, что после этого рассталась бы со школой навсегда, и без всякого притворства.

Однако полно людей, которым я бы, пожалуй, показала это.

Этому придурку Билли Линдену я уже показала.

— Эй, Сиськи! — разорялся он в холле прямо рядом с учительской.

Толпа мальчишек, естественно, заржала, хотя Рита Фрай и обозвала его дураком.

Именно с Билли все, в общем-то, и началось, потому что с него всегда начинаются всякие пакости, с него и с этой его огромной пасти. В начале семестра он однажды налетел на меня и заорал:

— Эй, гляньте на Борнштейн, что с ней сделалось за лето! Что это с тобой, Борнштейн? Эй, вы, посмотрите-ка на Борнштейн!

Он ухватил меня за грудь, я стукнула его в плечо, а он ударил меня кулаком по лицу, да так, что у меня от его удара голова чуть не треснула, я была в шоке и разревелась прямо на глазах у всех.