Оборотни

Шелда сидела за столом в изящном зеленом костюме, подчеркивающем достоинства ее фигуры.

- Я тебя ненавижу. - Улыбаясь, она протянула мне тонкую папку.

- В чем я провинился?

- Ты прошел мимо меня в кабинет, словно и не заметив, что я здесь. Я не привыкла, чтоб меня не замечали, мистер Хаскелл. Ты же знаешь, что я сгораю от любопытства.

- По какому поводу?

- Идиот! - Ну где еще секретарь награждает босса таким эпитетом? - Что Великий Отец Белых сделал с Майклом Дигби Салливаном? Заточил в Бастилию?

- Он думает над этим.

- Тогда у меня еще есть время.

- Для чего?

- Мой дорогой Марк, ты, конечно, слишком глуп, чтобы понять, что Диггер Салливан - мечта любой девушки. Я надеюсь, что мне удастся убедить тебя познакомить меня с ним. Иначе придется подстеречь его в баре "Трапеция". Как ты думаешь, я красивее, чем она?

- Она?

- Жульет Жирар. - Шелда обворожительно улыбнулась. - Я могла бы рассказать тебе всю историю, Марк, и тебе не пришлось бы рыться в газетных вырезках. Кто-то из нас должен приглядывать за вновь прибывшими.

Кстати сказать, ее обязанности и состояли в том, чтобы ежедневно просматривать регистрационную книгу и сообщать мне, не требует ли кто из новых гостей нашего особого внимания. Она ничего не сказала мне о Жирарах, хотя те жили в отеле уже несколько дней.

- Я не видел мадам Жирар, но поставил бы на тебя.

- Благодарю вас, сэр.

- Что Жирары делают в Нью-Йорке?

- ООН, - ответила Шелда. - Шарль Жирар- специальный прокурор, представляющий интересы французского правительства. США отказываются выдать Франции бежавших оттуда членов ОАС, обвиняемых в подготовке покушения на генерала де Голля. Перед Жираром поставлена задача найти брешь в международном праве, не допускающем выдачи лица, нарушившего закон по политическим мотивам.

- Почему ты работаешь в отеле, а не в государственном департаменте? - полюбопытствовал я.

- Потому что ты симпатичнее госсекретаря, это во-первых, - с улыбкой ответила она, - а во-вторых, я надеюсь, что в следующую выборную кампанию Пьер Шамбрэн будет баллотироваться в президенты нашей страны. Между прочим, Мюррей Кардью обгрыз уже не один ноготь, дожидаясь тебя.

Я неохотно направился вниз, в бар "Спартанец"; где ждал меня Мюррей Кардью. Отделанный дубовыми панелями бар предназначался только для мужчин. Посещали его главным образом пожилые люди. Он напоминал клуб - с сигарным киоском, где продавались также особые сорта трубочного табака, газетной стойкой и угловыми столиками, где седовласые джентльмены часами играли в триктрак.

Мистер Мюррей Кардью ежедневно приходил туда перед ленчем и уходил под вечер, чтобы переодеться к обеду. Когда я поступил на работу в "Бомонт", Шамбрэн побеседовал со мной о Мюррее Кардью.

- Вы думаете, у нас полные досье на наших гостей? начал он. - На фоне Мюррея Кардью мы просто дилетанты. Он сможет сказать вам, откуда взялись деньги у каждого из них, нарисовать родословное древо любого, он в курсе всех сплетен, не говоря уже о достоверной информации. Кардью стал бы величайшим шантажистом, если б захотел обратить в деньги известные ему сведения. Но он джентльмен старой школы.

- И он слишком богат, чтобы нуждаться в деньгах, - смело добавил я, предположив, что беднякам в "Бомонте" делать нечего.

Шамбрэн улыбнулся и выудил из картотеки досье Мюррея Кардью. Мистер Кардью, занимавший одноместный номер на семнадцатом этаже, не платил по счетам уже семь или восемь лет. Питался он в отеле, иногда приглашал гостей к обеду. Их имена также имелись в досье.

- Разумеется, ему нужно немного денег на одежду, чаевые, посещения оперы или музеев. Он получает их от меня, как безвозвратную ссуду.

- Почему? Он ваш давний друг?

- Очень давний, - кивнул Шамбрэн. - Но стал бы я убирать скульптуру Эпштейна из колонного зала, если б мне сказали, что освободившееся место можно использовать с большой выгодой для отеля? Мюррей Кардью неотделим от отеля, его традиций. И день, когда он не появится в баре "Спартанец" (а такой день, конечно, придет - ему уже около восьмидесяти), ознаменует конец эры.