Оборотни

— Мой дорогой друг, очень многие, в том числе и Жульет Жирар, думают, что ее отца убил я. Если не покажусь на торжественной встрече, кое-кто решит, что я струсил. Это меня как раз не волнует, но мое отсутствие могут расценить и так, будто Поль Бернардель попросил меня не приходить. А он этого не хочет. Не в его интересах давать повод к разговорам о том, что он, мол, изменил свое отношение ко мне. Как говорится, куда ни кинь — все клин.

— И вы не представляете себе, о чем Мюррей Кардью хотел поговорить с Шамбрэном?

— Не имею ни малейшего понятия. Вы думаете, его убили, чтобы заткнуть ему рот?

— Вполне возможно.

Глаза Диггера сузились.

— Да, возможно, — повторил он.

— Значит, вы ничем не можете нам помочь?

— Сейчас нет, лейтенант, — у Салливана дернулась щека. — Я хотел бы помочь. Мюррей имел полное право умереть своей смертью. Он никогда и мухи не обидел.

Харди покачал головой. Ни одной ниточки, за которую можно было бы ухватиться. Он повернулся к Шамбрэну.

— Я намерен съездить в «Валдорф» и побеседовать с послом. Возможно, он знает, о чем хотел поговорить с ним Кардью. А Джерри пусть продолжит опрос служащих отеля. Вдруг кто-то что-нибудь да вспомнит.

— Я уже поговорил со многими, но безрезультатно, — ответил Додд. — Попробую еще раз.

Харди и Додд вышли из кабинета.

Я почувствовал, что Диггер Салливан хочет остаться с Шамбрэном наедине, и двинулся к двери.

— Подождите, Марк, — Шамбрэн подошел к комоду, где на электроплитке всегда грелся кофейник. Стоя спиной ко мне и Диггеру, он продолжил: — Как я понимаю, вы готовы приоткрыть карты?

— Есть и такой вариант.

Шамбрэн повернулся к нам с маленькой чашечкой кофе в руках.

— Я следовал за вами с закрытыми глазами, доверившись вам, как поводырю, мистер Салливан, — он не сводил глаз с лица Диггера. — Далее это невозможно по ряду причин. Я не хочу таиться от Харди. Мне слишком часто приходится обращаться в полицию. Я не могу сидеть сложа руки, я должен искать убийцу Мюррея Кардью, который был моим другом. Не хочу ждать, пока появятся новые жертвы. Ясно?

— Яснее некуда.

Шамбрэн вернулся к столу, поставил чашечку на полированную поверхность.

— И теперь, если уж мне суждено хранить ваши секреты, мистер Салливан, я не хочу хранить их один. Я несу ответственность перед мистером Бэттлом, владельцем отеля, и перед тысячами людей, работающих и живущих в отеле. Если я затею с вами какую-то игру и со мной что-то случится, я хочу, чтобы мотивы, которыми я руководствовался, были известны не только нам обоим. И я готов выслушивать ваши признания только в присутствии Хаскелла. Если вас это не устроит, мистер Салливан, я верну сюда лейтенанта Харди, расскажу, что вас застали в номере Жирара и я позволил вам уйти безнаказанным, потому что я романтик и в своих действиях руководствуюсь главным образом чувствами, а не логикой.

Вот я и получил ответ на вопрос, занимавший меня и Додда: почему Салливан не понес наказания, хотя его и застигли на месте преступления. Шамбрэн руководствовался свойственным ему шестым чувством. Но был ли он до конца откровенен? Или выбрал такое объяснение специально для Салливана?

Салливан взглянул на меня и устало улыбнулся.

— Если я колеблюсь, то не потому, что не доверяю вам, Хаскелл; Могу я попробовать вашего кофе, Шамбрэн?

— Наливайте, пожалуйста. У меня кофе по-турецки.

— Выпью с удовольствием, — Салливан направился к комоду.

— Если не хотите, можете не принимать в этом участия, — обратился ко мне Шамбрэн.

— Вы — босс, — ответил я.

Диггер повернул голову.

— Будьте серьезней, Марк. Дело опасное. Как говорила одна старушка, то, чего не знаешь, тебе не повредит.

— Какая старушка? — переспросил я.

Диггер пожал плечами, сел в большое, обитое зеленой кожей кресло у стола Шамбрэна, поставил чашечку кофе на маленький столик, откинул голову и закрыл глаза.

— Следующий труп, который пронесут по вашим коридорам, скорее всего будет мой.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы это предотвратить, — вставил Шамбрэн. — «Бомонт» не может себе этого позволить.

— Я — тоже, — Салливан махнул рукой в сторону чашечки кофе. — Я вовлечен в войну, которая началась в стране, являющейся родиной этого напитка. Там фермер выращивает мак и собирает семена, по существу — чистый опиум. Давайте проследим путь двадцати двух фунтов чистого опиума по ступеням экономики. Вы, господа, должны понимать экономику смерти Мюррея Кардью, моей и еще бог знает скольких людей. Наш турецкий фермер продает двадцать два фунта опиума за пятьсот долларов. Превратить опиум в морфий-пустяк, но для дальнейшей переработки в героин требуются секретная лаборатория и опытный химик. На содержание и охрану лаборатории нужны деньги, химику надо платить гораздо больше, чем обычно платят химикам, он же рискует. К тому времени, когда химик превратит урожай нашего фермера в килограмм героина (это чуть больше двух фунтов), он уже стоит пять тысяч долларов.