Оборотни Митрофаньевского погоста (СИ)

   --Фальсификатор и клеветник человеком высокой добродетели не является? - уточнил Корвин-Коссаковский и, поймав усмешку Сабурова, кивнул. - Хорошо. Начнем с Лютера. В его полемике сотни случаев лжи и наговоров, шутовства и непристойности. Герцог Георг Саксонский называл его "самым хладнокровным лжецом, какого он когда-либо знал": "Мы должны сказать о нем, что сей монах-отступник лжет нам в глаза, как окаянный злодей, бесчестный человек и клятвопреступник". Известно и навязчивое пристрастие Лютера к нечистому, его писания против целомудрия развратны и грязны до омерзения. Будете отрицать?

   Сабуров пожал плечами.

   --Я лютеровых писаний сам не читал. Он сломал католические догматы, заставил миллионы думать по-иному, но так ли много он изменил в мире?

   --Много, - размеренно кивнул Корвин-Коссаковский, - да и Кальвин не меньше. Меняя мысли - меняешь мир. Ну, раз не читали, пропустим. Ну, Декарт... он сделал мышление простым, но умный простоты не ищет. Френсис Бэкон... Его биографы надорвались в попытке примирить умственное величие с нравственным ничтожеством. Он всегда, точно жидкость, принимал форму того сосуда, в который был заключен. Нравственное поведение требует стойкости и уменья не выходить из равновесия. Это воля, но Бэкон был безволен. Он с легким сердцем женился по расчету, равнодушно смотрел, как казнили его покровителя и друга, пресмыкался перед Бекингэмом. Многие объясняют его безнравственность воспитанием, средой, иные винят время, но понятия о чести, как видно из процесса Бэкона, были тогда приблизительно такие же, как и теперь, и возможность наживать деньги, жертвуя честью, существовала во все времена... Будете спорить?

   --У него живой и деятельный ум. Он давно в могиле, но его мысли служат человечеству. Что за дело нам сегодня, каким он был при жизни?

   --Рад, что вы не возразили, назвав его человеком чести. Он был выродком, а, Аристарх Андреевич?

   Сабуров рассмеялся. Разговор его забавлял.

   --Ну... В какой-то мере, да.

   --Отлично. Что до того, какое нам дело до того, каким он был? - Корвин-Коссаковский горько улыбнулся, - о, это очень важно, уверяю вас. Мысли правят миром, ибо формируют души. Если вы усваиваете мысли содомита - вскоре вы почувствуете склонность к содомии, если вами правят мысли убийцы - рано или поздно в вашей руке окажется топор, если же вы разделяете воззрения подлеца - вы неизбежно им станете. Именно поэтому меня и страшит наша новая доктрина - она состоит из мыслей подлецов и психопатов.

   --Интересно, - задумчиво протянул Критский.

   --Увы, ничего интересного. Но продолжим. Вольтер и Руссо... Они ненавидели друг друга, но нет людей более сходных. Экзальтированная впечатлительность, внутренняя противоречивость, импульсивность, постельные аномалии и раздвоение личности. Не было ни одной фразы Вольтера, которую он не опроверг бы своим поведением. То же и Руссо. Робкий и наглый, несмелый и циничный, проклинающий свою литературную славу и думающий только о её увеличении, мечтающий о хижинах и обитающий в замках, гордый республиканец на содержании мадам де Помпадур, живший со служанкой и влюблявшийся только в великосветских дам, проповедующий принципы воспитания и отправляющий пятерых своих детей в приют для подкидышей, восхваляющий небесное чувство дружбы и ни к кому его не испытывающий - он так часто давал повод усомниться в его чести и совести, что нынешние исследователи предпочитают определить его как параноика, страдающего раздвоением личности и манией преследования. А это был кумир Робеспьера.

   Критский снова вмешался в разговор.

   --Могу себе представить, что вы наговорите об остальных, но Шопенгауэр... Вы и его отнесёте к лицемерам и подлецам?

   Корвин-Коссаковский бросил внимательный взгляд на Критского.

   --Шопенгауэр считал невозможным связывать мораль с соображениями пользы или ответственности перед Богом, ибо этим разрушается логика чистого бескорыстия. Это даже не идеализм, а идиотизм. "Логика чистого бескорыстия", ха! Впрочем, это влияние Помпонацци и Канта. Что до внутренней антиномии, её в нём не меньше. Он видел смысл бытия в сострадании, забота о чужом благе, считал он, пролагает спасительный путь над бездной отчаяния, в которую ввергает эгоизм. Неплохо, однако, сам был мизантропом, отличался резкостью суждений, недоверием к людям, крайней подозрительностью и мнительностью. Чёрных пакостей, тут вы правы, он всё же не творил и даже любил... правда, только собак.

   Критский усмехнулся.

   --Может быть, в мыслях он был лучше самого себя?

   Корвин-Коссаковский пожал плечами.

   --Я не люблю людей, которые расходятся с собственными мыслями. Мне видится в этом зачаток безумия.

   Александр Критский мягко улыбнулся, но ничего не ответил.

   --Ненавязчиво пытаетесь проповедовать Божественные заповеди? - поинтересовался Сабуров. - Неужто вы, как наш классик, считаете, что отсутствие веры приведет к каннибализму?