Оборотни особого назначения

Про один я, конечно, погорячилась, но железный скот отпустил рогатину и покатился по каменному полу, пытаясь сбросить меня со своей спины. Щаззз! У меня хватка еще круче, чем у бульдога, и пока я твой затылок не проем… не… от… пу… щу!

А! Кинжал, сссска! В бок! Рррррав!

Гадская железяка извернулся и ударил меня несколько раз чем-то вроде стилета. Шкуру пробил, но вроде не глубоко. Зато я от боли стиснула челюсти еще крепче и расколола шлем урода, как спелый орех. Вместе с ядром. Тфу, тухлые мозги!

— Т…точка?

— Терпи, выдерну и регенерируешь! — оборот у меня теперь получался чуть ли не мгновенный. Бер зажмурился и сжал зубы, а потом взревел, когда я рывком вытащила из его ребер окровавленные концы рогатины.

— Все-все, маленький… — машинально выдала я, как когда-то в группе, когда мы лечили нашему драчуну синяки и шишки, прикладывая мокрую наволочку. — Сейчас пройдет…

— Точка… живая!

— Ага. Ползи в угол и не отсвечивай! Мы еще не закончили! — обернувшись медоедкой, я не выдержала, шмыгнула между медвежьих лап, быстро облизала его морду и кинулась обратно, к Карлу.

По ту сторону полуразрушенной баррикады бой почти затих. Сама не знаю, как у нас получилось, наверное, враги не ожидали нападения со спины и дикой ярости ненормального человека-зверя. Но остатки чужого клана уже откатывались на нижние уровни, утаскивая раненых.

Я быстро нашла глазами едва отдышавшегося, покрытого кровью с головы до ног Карла. Ох, как-то он нехорошо к стене привалился, вообще…

Но когда я попыталась к нему подойти, стало понятно, что дело еще хуже. У парня капитально потек его медоедский чердак. Он меня то ли не узнал, то ли принял за призрака. Но в какой-то момент в его глазах загорелся огонек настоящего безумия. Даже зарычал на меня:

— Сгинь, я сказал, дохлый глюк! — я каким-то чудом перевела зверское «Ррррррр» на человеческий язык. И поняла, еще секунда и кинется! Черт! Что делать?! Как его в себя привести?!

Ну не психолог я. И не трепетная дева, то есть фея. Как умела, так и того… полюбила. Голова у него крепкая, а мозги от удара должны встать на место!

А потом сковородка сама выпала у меня из руки, когда я кинулась подхватывать закочавшегося от удара полузверя. Бли-ин! Неужели перестаралась?!

— Прости-прости! Карл! Я не нарочно! Ну приходи в себя! Только не падай! Вот так, умница… к стеночке… Это я! Я живая! Меня червяк выплюнул! — боже, что за пургу я несу?!

Мой контуженный медоед промычал что-то невразумительное, моргнул, закрыл глаза и обмяк. Ну вот… довела мужика. Как теперь?

— Карл, посмотри на меня, пожалуйста, а?

— Глюк, — булькнул он и расхохотался смехом сумасшедшего, но глаза открыл. И вдруг вцепился в меня обеими когтистыми лапами, притянул к себе, встряхнул даже, словно не веря в мою реальность, а потом сжал, притиснул к себе так крепко, что я тихо пискнула. И даже не подумала сопротивляться, хотя он своими когтищами подрал весь им же подаренный кожаный костюм для оборотов.

— То-очка… — простонал мужчина мне в волосы куда-то, прижался медоедской мордой к моей щеке и, кажется, то ли всхлипнул, то ли дышать перестал.

— Я живая, честное слово! — мне уже ничего не мешало — ни полузвериный облик, ни то, что мы оба были грязные, как черти после бани, липкие от чужой и своей крови. Я вдруг принялась целовать его куда достану, в плечо, в руку, в нос… обнимала, гладила, прижималась. Живой… живой… я успела!

Медоед в ответ лизнул меня в щёку, в нос. Его чужая кровь тем более не смущала. Кажется, он вообще был не прочь устроить мне полноценное «умывание». А еще он урчал, совсем по-звериному, но меня это не беспокоило — наоборот, умиляло до неконтролируемых приступов сумасшедшей нежности.

— Я тебя… никому! Не отдам! Ты мой! И сама никуда больше не уйду! — слезы вдруг сами потекли, блин, вот дура-то. Чего теперь реву? От нежности? От радости? От того, что эта упрямая косматая морда тут, со мной, и можно его тискать, прижиматься, заглядывать в глаза? Прятаться в кольце его рук от всего на свете? Не отпускать его больше никуда и никогда? — Я тебя люблю… и не спорь со мной!

— Я тоже тебя люблю, Точка. Больше жизни люблю. Больше всего на свете… это же правда ты? Я не брежу?

— Тебя еще раз сковородкой стукнуть? Для верности? — я рассмеялась сквозь слезы и еще крепче к нему прижалась.

Карл издал звук, больше всего похожий на мяуканье котёнка, прижал меня к себе ещё крепче и затих. И я затихла. Как хорошо-то… и пусть весь мир пофиг, нафиг или как там правильно…

Прошло минут десять, не меньше. Ну по ощущениям. Карл вдруг отмер и, наконец, признал:

— Живая, действительно живая. Точка! — Карл снова захохотал.

То есть я перевела звуки как смех, из глотки вылетал звериный рык. Леопольд стрекотал что-то про то, что медоеда заклинило после того, как меня схватила тварь. Но я как-то не приняла это всерьез, да и сейчас не принимала — главное, мы вместе, а с остальным справимся!

Карл: