Оборотни в эполетах

Позже в Петербурге начался форменный жилищный кризис. Когда туда после долгого пребывания в Москве вернулся императорский двор, следом хлынуло немалое число людей самых разных сословий – от сиятельных особ до простолюдинов. Многие хотели строиться, но пригодной для этого земли не хватало. Тогда Миних клялся осушить изрядный кусок заболоченной земли – если ему дадут беспроцентные кредиты, а потом предоставят в вечное пользование десятую часть осушенных земель.

Идею приняли. Миних свою часть договора старательно выполнил. Собственно говоря, этот пример никак нельзя отнести ни к коррупции, ни к казнокрадству, разве что налицо, выражаясь современным языком, использование административного ресурса. Не имея положения при дворе, Миних такого лакомого подряда, безусловно, не добился бы.

Увы, другие поступки Миниха гораздо более неприглядны – ведь земли-то он честно осушил, как и обещал. И Ладожский канал, много лет пребывавший в запустении, достроил.

Зато в своих военных походах он, единолично держа в руках все деньги на расходы, часть из них «заимствовал» без отдачи. И, хотя ездил на армейских лошадях, постоянно требовал, чтобы ему выдавали «разъездные», как будто бы он ездил на наемных ямщиках, которым приходилось платить собственными деньгами. В конце концов Анна Иоанновна махнула рукой и положила Миниху «разъездных» ни много ни мало 10 тысяч в год. Ни одному другому сановнику в России столько не выдавалось.

И все же, все же… Здесь та же самая ситуация, что с Меншиковым и Потемкиным, которые хотя и казнокрадствовали, но и делали дело, да как! Во-первых, Миних, как подсчитали историки, неправедных доходов имел примерно 90 тысяч рублей в год – что было очень и очень скромно на фоне многих его предшественников, современников и живших после него крупных государственных деятелей, которые воровали миллионами. Во-вторых, Миних сделал для России столько, что это стократ перекрывает любые его злоупотребления. Он частенько просил у императрицы вознаграждения за военные победы – и получил несколько имений под Петербургом, немало деревень в Малороссии, много раз – денежные «награждения», доходившие до 100 тысяч рублей. Но и победы он одерживал серьезные, и не раз, так что вполне заслужил, по-моему, и «награждения», и пенсию в 15 тысяч рублей в год. Очень много сделал для России этот двужильный немец… И очень многие грехи (если не все) ему за это стоит простить.

Кстати, еще о Григории Орлове. В одной из предыдущих книг я чуть нелестно о нем отозвался, написав, что казну артиллерийского ведомства он расхитил целиком. Покопавшись в более точных источниках, выяснил, что Гришке все же было присуще некое душевное благородство – крал он ровно половину. Ежегодно получая из казны на нужды артиллерии два миллиона, брал себе только один, а второй оставлял в кассе. Быть может, и не в благородстве дело – а попросту понимал, что вообще без денег артиллерия существовать не может, нужно же сколько-то оставить.

Вернемся к командирам полков, использовавшим солдат в качестве дармовой рабочей силы (ну, может, какой-то особо великодушный полковник и платил по пятачку на табак, но сомневаюсь, чтобы это было повсеместно). Кроме собственных нужд, можно было «сдавать в аренду» подчиненных соседним помещикам – а плату за «вольные работы», как это называлось, брать себе (большинство солдат были из крестьян, так что сельскохозяйственным работам их не нужно было учить).

Самое занятное, что с точки зрения закона «вольные работы» вовсе не считались начальственным произволом. Их официально ввел в русской армии еще Петр I, оговорив, правда, что офицеры и унтера должны привлекать солдат к работе «если сами пожелают, принуждения отнюдь не чинить». В царствование Анны Иоанновны, да и в последующие годы не раз подтверждалось, «чтобы не принуждать нижних чинов и не употреблять их на работы партикулярные (гражданские. – А. Б.), командирские и офицерские, разве они своею волею, в свободное им время, похотят что на командиров своих сработать, из достаточной им платы, без всякого принуждения».

Полное впечатление, что эти регламенты писались этакими прекраснодушными идеалистами, искренне полагавшими, что все написанное на казенной бумаге исполняется в точности. В реальности, особенно в каком-нибудь захолустье, где командир полка был царем и богом, наверняка находились способы убеждения, после которых солдатики, как в анекдоте про кошку и горчицу, отправлялись работать на помещичьих или полковничьих полях ну совершенно добровольно и с песней – поди найди правдочку. Достаточно вспомнить сцену из «Поединка» Куприна: в полк приехал делать смотр вышестоящий командир, как положено, он, проезжая вдоль строя, спрашивает, нет ли у кого претензий. По уставу претензию может заявить каждый солдат – вот только за строем прохаживается фельдфебель с ядреными кулаками и грозным шепотом обещает:

– Вот только объяви мне кто каку претензию! Я ему потом покажу претензию!

И ведь покажет, так что небо с овчинку покажется…