Оборотный город

– Значит, особенных мыслей, как меня поделить, нет? Тогда вношу одну разумную мысль – суп! Абсолютно обычный, прозаический суп. В самом большом котле, с луком, картошкой и овощами, по оригинальному донскому рецепту, так, чтоб по тарелочке хватило всем и каждому.

– Да-а!!! – восторженно взревела публика, обнимаясь и подпрыгивая.

– Вот именно, – деловито кивнул я. – А чтоб никто не заподозрил меня в тайных махинациях – вы сами, общим голосованием, распределите, кто идёт за морковкой, кто несёт кастрюльку, кто будет разделывать моё казачье тело, кто шинковать, кто дрова подкладывать, кто варить, кто соль сыпать… Я в ваши решения не вмешиваюсь. Дерзайте!

Моня и Шлёма только ахнули сипло и без сил опустились на мостовую, страдальчески прикрыв головы руками. Эх, дурачьё недоверчивое, я ж станичный мальчик, у нас всё исстари на кругу решается, так что стадную психологию я с детства знаю, погодите минуточку, тут сейчас такое начнётся…

– Сторожить хорунжего я буду! Я бабушка старенькая, много не съем, мне верить можно, у меня всего три зуба-то и осталось…

– А ну клюв замкни, Фроська, карга недобритая! Небось желудок на семерых и жрёшь сырьём, чтоб у тя язык поганый морским узлом к носу прирос да ничем и не отклеился!

Далее имела место короткая драка на две группы плюс ещё одна потасовка из выстоявших за несколько голосов тех, кто воздержался…

– Разделывать уж я буду. У меня и опыт, и инструмент, и лавка своя, и знакомы мы с казачком по-семейному, так ить, человече?

– Обломись те с хрустом! Кто Павлушечке поверит, тот сам с собой без удовольствия… А у нас добровольных мазохистов нет! Кто ещё резать умеет?!

Да кто не умеет! Потому и следующую месиловку из цикла «все на одного» я тоже понаблюдал сверху с искренним удовольствием…

– Братцы, сестрицы, дык мы какой суп-то варить станем? Немаловажный вопрос энто. Более того, момент по сути принципиальнейший! Харчо, щи, рассольник, гороховый, гуляш в хлебе, фляки по-польски, шурпа татарская, бульон с молоком и хрящиками, а?

Толпа посовещалась и с трогательным единодушием перешла от голосования к скучному мордобитию, так что уже через какие-то пятнадцать минут на своих ногах стояли только мои упыри, чудом не принимавшие участия в развлечении. Я спокойненько спрыгнул вниз, поправил ножны, отобрал у отбуцканного колдунишки свою помятую папаху и кивнул:

– Ну так что, айда к Хозяйке! Мне без коня назад никак нельзя…

Моня и Шлёма, не сводя с меня восхищённых глаз, безропотно указали дорогу: прямо, налево, в обход побитого Павлуши, и потом сразу через перекрёсток направо. Дети, ей-богу, дети…

Вот ведь, согласитесь, я ничего такого не делаю, все мои «хитрости» яйца выеденного не стоят, у нас в станице на такое даже двухлетние хлопцы не покупаются, а эта нечисть всё принимает за чистую монету. То ли по жизни недалёкие, то ли Господь так сподобил, чтоб мы их дурили, как младенцев, то ли им самим это нравится, уже и не знаю даже…

Самому интересно, сколько я смогу так развлекаться. Ведь, по правде сказать, страшно тут. Не хочу, чтоб они меня ели, и чтоб убивали ни за что ни про что, тоже не хочу. Обычно казаки гибнут за «Бога, царя и Отечество!», меня и это не особенно прельщает.

Просто не понимаю, какой в этом смысл. Кто и когда сказал, что любимое дело каждого казака – непременно сложить голову?! Да, мы к этому привычные, мы так воспитаны, чтоб в любой момент быть готовыми к смерти, но почему вся Россия убеждена, что нам это так уж безумно нравится?!! А вот не хотим мы умирать! У нас тоже и дом есть, жёны и дети, и сад яблоневый, и собака любимая, и книги на полке…

Но нет! Как царю в башку стукнет, так сразу вставай, казак, пой песню про тихий Дон и марш-марш строевой рысью на турецкие штыки, на прусские пушки, на чеченские шашки… Надоело! А дядюшка Василий Дмитриевич говорит, что меня за такие мысли непременно в Сибирь посадят… И ведь посадят, точно!

Так и живём, от войны к войне, без тишины, любимых глаз, в спокойном равнодушии к непременной героической смерти. Кто поймёт и пожалеет казака? Никто, кроме Господа Всевышнего, да и ему до нас дела особенного нет, у него весь мир в жалобщиках, куда уж и нам туда же…

– Ты об чём призадумался, Иловайский? – заботливо подкатился Моня.

– Да как всегда, о судьбе Родины…

– Ох и надо ж оно тебе?! – искренне удивились упыри. – Ты бы о себе думал, хорунжий! На тя весь город облизывается, сейчас вырвался, а уж от Хозяйки небось так легко не уйдёшь…

В ответ я выхватил из ножен саблю, легко прокрутил её слева направо и ловко бросил в ножны. Красавцы переглянулись, лишний раз по-братски потрепали друг другу кудри и разулыбались:

– А ты свойский парень, казачок! Ежели туго будет – нас зови, скока сможем, твою сторону держать будем! И перед Хозяйкой, и перед остальными, коли наезжать будут, и вообще, раз уж ты тут оказался да нас помиловал и чумчарам не сдал, так и мы по совести отбояримся…

Я улыбнулся в усы и поочерёдно пожал им руки. Не самые плохие ребята, хоть и кровопийцы, но мне и похуже встречались, а эти ещё терпимые…