Оборотный город

Разумеется, я спорить не стал. Да и никто бы особенно не кочевряжился перед хлипким на вид существом, которое одной рукой способно удержать молодого жеребца, введя его практически в остолбенелое состояние. Естественно, пришлось молча кивнуть и слушать.

– Раз уж ты задумал недоброе дело – прах на погосте лопатой ворошить, так сначала о месте этом всё знать должен, о могилах наших, о людях, что здесь лежат. О каждом и о каждой, о судьбе, о жизни, о смерти, о…

– О, Матерь Божья, так это мне тут до морковкиной загоди торчать! – хватаясь за голову, взвыл я. – Может, мне это всё ещё и записывать?!

– Недурно бы…

– А-а… тогда отпустите нас на минуточку, мы галопом в село и обратно, только письменные принадлежности возьмём и…

– Тогда лучше запоминай. – Нечисть на этот раз пошла догадливая, аж тошно, и я бы действительно застрял здесь надолго, если б впереди не замаячила знакомая старушечья фигурка.

И мига не прошло, как бодрая бабка Фрося уже стояла напротив нас, грозная, как целый полк императорских кавалергардов.

– Иловайский! Ты чё тут застрял? Тебя с утра Хозяйка обыскалася, дружки твои упырьские шляются неведомо где и ты не телишься! А ну дуй за мной!

– Куда?! – страдальчески улыбнулись до ушей и я, и мой конь. – Нам тут, между прочим, и шагу ступить не дают. А так мы бы со всем нашим удовольствием…

– Чёй-то? Это ктой-то? Гоша, ты, что ли?! – Скрюченная нищенка, уперев руки в бока, наклонилась над примолкшим черепом и злонамеренно пнула его лаптем в челюсть. – Ты чего мне народ мутишь? Тебе опять лясы почесать не с кем? Забыл, что на Иловайского по гроб жизни охранная грамота отписана и чё тебе потом Хозяйка при всех оторвёт, позвенит и в глотку засунет?!

Я тихо припух в седле, араб так же молча прижал уши – чтоб дряхлые бабушки в возрасте «столько из вежливости не живут» таким образом выражались?

– Ну а ты, хорунжий, чего лопухи развесил? Али не видишь сам, что энто Гоша Лысый, болтун известный, сам из бывших убивцев, потому и неупокоен, сама земля его не берёт. Дай ему нагайкой промеж глаз да и езжай куда надо!

– Ага, как же, – не поверил я. – Он одними пальчиками лошадь держит!

– Да брось, жеребец у тебя иностранный, пуганый, к нашим российским реалиям не приученный, со страху так стоит, словно в штаны наложил.

Араб вытаращил глаза, возмущённо фыркнул резными ноздрями, словно бы сражённый незаслуженным оскорблением в самое сердце, и резко дёрнул копытом – сухая рука скелета отлетела шага на три.

– Эй, больно же! – вскрикнул так называемый Гоша. – Мне ж теперь за ней до вечера ползти, совесть есть, вообще?!

Мы с конём переглянулись, и я, свесившись с седла, со всего маху огрел череп плетью! Той самой, прохоровской, с вшитой пулей на конце. Мат-перемат огласил всё кладбище, болтливый череп исчез, прикрывая свежую дырку в голове, а бабка Фрося удовлетворённо показала мне большой палец и поторопила:

– Пошли, пошли, Иловайский! Хозяйка ждёт да сердится, а мне с ней ссориться не резон.

– Мы готовы.

– Ктой-то мы? Ты пешим отправишься, без коня.

– Ага, как же, брошу я его здесь одного…

– Дык мы ж через могилу пойдём, твоей скотине всё одно не пролезть!

– Значит, пойдём другой дорогой, Хозяйка ведь хочет видеть меня как можно скорее? Так вот, верхом по-любому быстрее получится.

– И то верно, – подумав, согласилась бабка. – Однако жеребца своего всё одно оставь, пущай тебя здесь дожидается. Сам смотри, нешто он туда пройдёт?

* * *

Старуха отошла на пару шагов, топнула ногой о неприметный холмик, и могила раскрылась, являя круто сбегающие вниз ступени винтовой лестницы. Ну, ясен пень, арабу сюда, даже выдохнув, не пролезть. Я нехотя спрыгнул наземь, потрепал араба по холке, заглянул в его умные глаза и попробовал договориться по-хорошему:

– Ты подожди тут меня часок-другой. Если до вечера не вернусь, иди на конюшню сам, Прохор тебя пристроит…

Жеребец опустил голову и отрицательно помотал головой.

– Но мне и вправду надо. Я понятия не имею, как те вурдалаки сумели провести тебя в Оборотный город. Видишь, сейчас дорога другая, не усложняй, а?

Конь категорично вскинул голову, высокомерно задирая нос, всем видом показывая, что раз уж так складывается, то он останется на этом кладбище до победы!

– Ладно, – смирился я. – Жди тут, без меня никуда, к себе никого не подпускай, даже если на вид безобидны и хотят угостить яблоком. Будут особо настырными – дай копытом по зубам, обычно это всех отрезвляет. Седло и уздечку сниму, тебе так свободнее будет. Я скоро, мне у Катерины долго задерживаться не рекомендуется, нервы дороже. – Освободив араба и сложив седло под ближайший кустик, я отпустил верного друга на вольный выпас и, развернувшись к бабке Фросе, кивнул: – Веди меня, кровососка заслуженная, маньячка достойная, вурдалачка потомственная, неистребимая!