Оборотный город. Трилогия

— Ну заходи, заходи, Иловайский, — сурово поприветствовал меня мой знаменитый родственник по отцовской линии казачий генерал Василий Дмитриевич.

Я молча вошёл, поклонился и начал расстёгивать мундир.

— Ты чего это?

Я аккуратно снял китель, сложил его согласно уставу, постоял так, на миг задумавшись, а снимать ли белую рубаху…

— Ты чего это тут разнагишался, как вшивый в бане?! — уже с достойной нотой раздражения начал недоумевать дядюшка.

Я жестом попросил его убраться с оттоманки, снял-таки рубаху, лёг ничком и тихо попросил:

— Только по голове не бейте.

— Иловайский, ты… что, совсем уже?! Я тебя…

— Ваш ординарец сказал, чтоб я бежал немедля, ибо вы в гневе! Прохор то же самое подтвердил, а раз такое дело, так смысл тянуть? Всё одно поротому быть… Бейте!

— Ну ты… будет врать-то. — Дядюшка, кажется, опять позволил себе впасть в чисто детские обиды. — Вставай, те говорят! Ишь чё удумал, можно подумать, я тя тока и зову затем, чтоб бить!

— В подавляющем большинстве случаев, — горько подтвердил я, не вставая.

— А вот и врёшь!

— Есть свидетели.

— Что?! — уже побагровел он, лихорадочно ища, где, куда сунул свою дорогую нагайку с рукоятью в серебре, плетённую из бычьей кожи и тяжёлую в ударе, как берёзовое полено. — А ну зови их сюда сей же час! Всех зови! Я с ними по-своему, по-свойски перебеседую, как я тя, стервеца, кажный раз тока и делаю, что бью!

— Это приказ? — приподнялся я. — То есть могу идти выполнять?

— Какой приказ… Да тьфу на тебя, Иловайский, совсем заморочил голову старику! Я ж тебя не за этим звал, а по службе.

— Тогда рад стараться. Чего надо-то?

— Кофе подай. — Генерал бесцеремонно турнул меня с оттоманки и тяжело сел, расстегнув три верхние пуговицы мундира. — Слыхал небось, что вчера из табуна полкового две кобылы пропали?

— Не-а, мне и с вашим арабом на конюшне проблем хватает. Не поверите: то убери у него, то выкупай, то сено замени, то хвост расчеши. Хорошо ещё кофе не просит… капризная скотина…

— Так вот, о чём я? — к счастью не особо вслушиваясь в мою болтовню, продолжал он. — А сегодня с утра ещё трёх коней недосчитались. На волков грешить повода нет, мужики деревенские к табунам и близко не подходят, что ж за напасть такая?

— Так за рекою табор, — не думая, ляпнул я, вновь одеваясь. — Все лошади наши там. А крали их два цыгана — один рябой, левым глазом косит и передний зуб выбит, второй хромает и лыс, в ухе серьга золотая, семейная, говорят, удачу приносит.

— Ах ты ж молодца, Иловайский. — Дядя с благодарностью принял от меня кружку кофе, который всегда пил по-походному, на турецкий манер (просто заливая мелко смолотые жареные зёрна крутым кипятком). — Вот это и будет твоя служба!

— С чего ж моя?! Нешто у нас казаков других нет? Я ж вам по-характерному всё расписал. Всех делов-то теперь — пойти да лошадей вернуть, ну и кого надо нагайками отходить за конокрадство!

— А ты тут поперёк мнению атаманского стратега великого из себя не строй! Небось не все вокруг дураки-то? — Мой важный родственник значимо приподнял бровь, с наслаждением отхлебнув настоявшийся кофе. — И без тебя про цыган хлопцы прознали, да в табор ещё на заре десяток казачков верхами махнули разборки чинить. А тока нет там наших коней…

— Как нет? — теперь уже недопонял я. — Быть того не может. Разве перекрасили только или…

— Да нет, говорю же, торопыга ты горячая! Другие у них кони, не нашей породы, не жеребцы донские. А дончака как ни крась, стать-то не переделаешь. Вот и вернулись парни ни с чем.

— Ничего не понимаю…

— И я не понимаю, потому и тебя звал. Бери-ка своего Прохора, седлайте лошадей — араба не тронь! — и дуйте до того табора. Глянь там глазом своим волшебным, что да как… Может, то чародейство цыганское морок наводит? Ну а не справишься, так не взыщи…

Я опять молча начал снимать мундир.

— Иловайский, не заводи меня!

— А вы с такого заводитесь?! — Я сделал удивлённое лицо. — Господи, помилуй мя грешного…

Дядя с полминуты соображал, на что я намекаю, а когда просёк, сорвался с оттоманки, расплёскивая кофе, лихорадочно ища по углам ту самую тяжёлую нагайку.

Мне оставалось неторопливо застегнуться, оправить одежду, козырнуть и горделиво выйти вон. Ну, почти горделиво, до последнего момента…

— Нашёл! Ну всё, охальник…

А поздно, я уже вовремя вылетел вон. Прохор выпустил меня и терпеливо удерживал спиной дверь, пока за ней маниакально бушевал мой именитый родственник.

— Запорю! В солдаты лоб забрею! Маменьке его в станицу нажалую-у-усь!!!

— Шёл бы ты отсель, ваше благородие, — честно попросил меня старый казак. — На конюшне встретимся, ты покуда в дорогу соберись, двух лошадок поседлай, пистолеты проверь, сапоги начисть.

— Э-э, друг любезный, с чего это ты перекладываешь на меня свои прямые обязанности?!

— Дак я ж занят, дверь держу. Хотя могу и отпустить…

— Не надо! — Я решительно рванул от генеральской хаты, не дожидаясь худшего. Дядюшка Василий Дмитриевич всё же покрепче Прохора будет, разойдётся всерьёз — снесёт моего денщика вместе с косяком и бедной дверью…