Оборотный город. Трилогия

— Что это?

— А пёс его знает, староста передал, кто-то из крестьян местных давным-давно у пленных парижан на руки получил за одну буханку хлеба. Вроде как там какой клад закопан, из тех обозов, что Наполеон безбожный из сгоревшей Москвы вывезти пытался. Можешь разобрать, чего там накорякано?

— Ну… — Я бегло просмотрел документ и должен был признать, что некие намёки на клад здесь действительно присутствовали. Надо разобраться, конечно, но… — Можно я спокойно посмотрю?

— Валяй, — охотно согласился генерал. — А только если чего серьёзного надыбаешь, так сразу мне дай знать. Сокровища Наполеона надобно назад в Россию вернуть, не дело им в земле таиться, и ты мне здесь наипервейший помощник! Улавливаешь ли?

— Улавливаю, — задумчиво вздохнул я, пряча карту за пазуху. — К вечеру явлюсь с докладом. Только тут половина букв водой размыта, что пойму — расскажу, чего не разумею — уж простите великодушно. А вы, дядюшка, хотели бы, чтоб я уже с утречка с полной телегой сокровищ явился?

— Да, — честно признал он. — Да чего тянуть-то? Ежели карта серьёзная и впрямь там кое-чего полезного позакопано, так кому, кроме характерника, в том разбираться? Вот и берись. Это твоя служба, исполняй, хорунжий!

— Слушаюсь и повинуюсь. — Я изобразил турецкий поклон, поочерёдно касаясь ладонью сердца, губ, лба, и посыл всяческой благодати к собеседнику.

— Иди, — вежливо попросил дядя.

— Но…

— Иди, — ещё вежливее, но уже с нажимом добавил он. — Я тя знаю, раз в дверях застрял, значит, опять какую гадость сморозить хочешь. Иди от греха подальше…

Мне не оставалось ничего, кроме как выместись из горницы. Обидно, но на этот раз последнее слово осталось за ним. Не всё коту масленица, а дьяку попадья, бывает, что и поп не вовремя вернулся…

Я шагнул было за ворота, но тут же дал задний ход, там взад-вперёд чинно маршировали местные жители, пытливо выясняя у случайно проходящих казаков: «А не ведаешь ли, служивый, который тут молодой Иловайский, негенерал?» Прямо на моих глазах два сотника вполне подробно описали мою внешность, так что проскользнуть незамеченным не удалось бы, какой ветошью ни прикидывайся. Придётся до темноты торчать у дядиного порога, сюда они не сунутся, побоятся…

Я вольготно уселся прямо на крылечке, развернув перед собой относительно небольшой кусок плотной жёлтой бумаги. Итак, что мы имеем? Часть самодельной карты с изображением столбовой дороги, поворотом Дона, тем же самым селом Калач, включая три или четыре крупных хутора, перелески, кладбище, испещрённое стрелками, какие-то цифровые коды и невнятный текст на французском. Многие буквы и даже слова уже не читались, видимо, карта долгое время просто валялась на земле, палимая солнцем и поливаемая дождями…

Пожалуй, единственное, что можно с уверенностью прочесть, так это «…в Россию был авантюрой, армия… идти с золотом… вынуждены зарыть его… баскское заклятие на крови… больной зуб… демоны всегда голодны…». Всё остальное сплошные обрывки и догадки. Вот ещё нарисованы могилы с крестиками, предположительно кладбище. Большего ни от текста, ни от рисунков не добиться. Ну, дураку понятно, нам надо идти на кладбище и копать там, но где? Разрывать могилы нам сельчане не позволят, нарвёмся на очередной крестьянский бунт. А по ночи все местные сами на погост с лопатами рванут, ох и веселье будет, они ж до рассвета всю территорию по два раза вскопают — хоть засевай потом, чтоб даром не пропадала!

Дядюшкина загадка оказалась не такой простой. Как вообще французы сюда попали? Наполеоновская армия уходила совсем другим маршрутом, через сожжённый Смоленск, так чего эти уланы забыли в наших донских степях? Они же казаков боялись как огня! Странно, непонятно и подозрительно…

— Об чём призадумались, ваше благородие? — дружелюбно прогудел Прохор, заглядывая в ворота, с большим холщовым свёртком в руках. — А я вот пирожков вам горячих доставил, хорошие пироги тутошние старухи пекут да отдают за копеечку. Ужо побалуетесь домашним-то…

— Садись. — Я подвинулся, точно знаю, что без меня он не ел. — Разворачивай, прямо тут и отужинаем.

— А в хату?

— Дядя не в настроении.

— Бывает такое. — Мой денщик не чинясь уселся рядом, вдвинув меня своей широкой спиной едва ли не в перила крыльца. — Вот, с картошкой да капустою, тёплые да вкусные, с пылу с жару, каждому пару! Не обляпайтеся, жирные, как немки…

— Кто?! — Я клацнул зубами и чуть не обжёг язык, откусив слишком большой кусок, потому что такой комплимент пирожкам слышал впервые.

— Да немки же, те, что в Германии проживают, — не смущаясь, объяснил Прохор, почёсывая бороду. — Уж я-то их навидался по молодости, когда австрияков били. Смешливые бабы, белобрысые, толстые, с грудями да бёдрами, соблазнительные до крайности. У нас в полку потом многие казаки по-немецки разумели: «я, я!», «майн готт!!» и «дас ист фантастиш!!!»