Обороты

Отрезанный от мира, тот делал все, чтобы превратить жизнь короля в пытку и ему неплохо это удавалось. Всегда спокойный и сдержанный, Аскар ощущал, что ему все тяжелее сдерживаться в мелочах, все чаще он готов сорваться по пустякам. К постоянному гомону в сознании примешивалась усталость от бессонницы.

Сонные зелья помогали провалиться в беспамятство, но не дарили отдыха. С каждым звоном первого колокола на пятый отсчет от первого в тронном зале собирались аристократы с прошениями. Только в это время они имели право обратиться к Владыке лично. И с каждым разом Аскар улавливал все больше встревоженных шепотков.

Да, он знал, что осунулся, знал, что многие тревожатся, говорят о болезни. О том же осторожно замечал и доктор, но Аскар мог только отмахиваться. С его болезнью не справиться ни одной живой душе.

«И не живой тоже!» – снова громыхнул голос Зажигающего, вынудивший Аскара устало потереть переносицу.

Этот прием казался особенно долгим. В серых залах все просящие казались бесцветными. Такими же, как их прошения – милости, помощи, поддержки. Все то же от тех же.

Порой кивая, Аскар с трудом заставлял себя сосредотачиваться на словах, стараясь держаться ровно и не слишком заваливаться на спинку трона.

До безумия хотелось отдохнуть.

Держало только то, что страдания его не бессмысленны. Пока Матаан в плену, Зажигающий остается только докучливым голосом в его сознании. Он не может влиять ни на что, не может вырваться, пока к нему никто не взывает. А взывать к нему мог только Верховный жнец.

В который раз потерев переносицу, собираясь с силами, Аскар медленно кивнул и выпрямился. Знаком велев просить следующего, Владыка переплел пальцы рук, усилием воли подавляя раздражение от грохота голоса своего пленника. Впрочем, и этот проситель не получил должного внимания.

Едва сухощавый лорд начал путанно излагать прошение, взгляд Аскара скользнул чуть выше его плеча, к двери. Вернее, к проскользнувшему в зал слуге, который что-то быстро сообщил Лаварику.

Внимательно выслушав его, Лаварик побледнел, как-то растерянно пригладил усы, бросив быстрый взгляд на Владыку. Этот взгляд и перехватил Аскар, ощущая все возрастающее напряжение.

На миг замерев, лорд медленно поклонился своему Владыке и быстро обошел зал у стены, как требовал этикет, чтобы приблизиться к Аскару.

– Ваше величество, бежал Верховный жнец, – склонившись к Владыке, тихо произнес он.

На какое-то мгновение ладони Аскара судорожно сжали подлокотники трона. Потемнело в глазах, шум крови в ушах заглушил даже издевательский хохот проклятого божества.

Общественные нормы, мнение аристократии, что заставили его не отправлять уважаемого человека в темницу – какая дурость! Он – Владыка, он хозяин этого мира и никто не смеет ничего ему говорить, не смеет осуждать, даже пожелай он вырезать столицу, глупец!

От этого запоздалого, жестокого и циничного осознания Аскар только скрипнул зубами, резко поднявшись с места.

– Отыскать и отправить в темницу. Всех, кто помогал – казнить, – резко скомандовал он. – Прием окончен!

Немедля ни мгновения, Аскар тяжелым шагом спустился ступеньками, провожаемый десятками удивленных взглядов и беззвучными издевательствами Зажигающего.

«Ничего тебе не поможет, человечишка! Глупый, слабый человечишка, раньше нужно было на мое предложение соглашаться!» – измывался тот, решив, что победа за ним.

– Глупый, слабый, божок, ты ничего и никому уже сделать не сможешь, – в глухой ярости, решительно прошептал Аскар, ныряя в спасительную темноту коридора.

Плох тот правитель, что видит только прямой путь. Всякая дорога в три и больше тропинок может разветвляться умелым владыкой. И глупо было бы считать, что Аскар, прожив столько, вдруг станет самонадеянным глупцом.

За ночью успел наступить день. Самый короткий день из всех, что когда-либо видел Ошер. С каждым миром ночи занимали все больше времени и нередко между двумя долгими ночами можно было застать только короткий проблеск солнца с клочком ясного неба. Впрочем, это утро радовало мало.

После встречи с доблестной стражей Ромиби что-то тяжелое нависло над кшерхами и все чаще взгляды путников нет-нет, да обращались к Шарриашу. Мужчина шел последним, почти не поднимая взгляда от земли. Порой он замедлял шаг, с силой стискивая руки, но его никто не торопил.

Впрочем, не всегда задерживаться приходилось из-за Шарриаша. Тракт вился, то и дело пронизывая поселки и города. И если последние кшерхи обходили стороной, поселки проходили прямо. В последнем селении и вовсе пришлось задержаться почти до самого рассвета, прежде чем удалось пройти мостом.

И если ожидание прошло спокойно, переходить пришлось очень быстро. Из таверны, что расположилась у реки к ним то и дело долетали обрывки разговоров, но дела до них не было никому. Ровно до того мгновения, когда разговор снова коснулся последних событий в Шшаасе.

– Да что с змей взять то! Мать принцессы то тоже не шибко праведной была – с бродягой каким нагуляла мальца, да кинула его. Может там и принцесса то сама повод и подала… – вывел, пьяно растягивающий слова, мужской голос.