Оборванная переписка

Дѣла наши оказались совершенно разстроенными, и ему теперь приходится очень много работать, чтобы привести все въ порядокъ. Онъ занятъ съ утра до шести часовъ. Мы встрѣчаемся за обѣдомъ и на видъ все идетъ покойно и прилично… И такъ будетъ до тѣтъ поръ, пока Викторъ не влюбится въ кого-нибудь и не броситъ меня. Я его никогда не брошу. Чтобы бросить — надо имѣть къ кому уйти; мнѣ не къ кому уйти: я никогда уже никого не полюблю. Я любила только одного человѣка, а теперь во мнѣ нѣтъ любви; есть жалость, есть чувство долга, есть сознаніе, что полезенъ кому-то, можетъ быть, необходимъ… А любви нѣтъ. И въ этомъ — тоска жизни. Но я все-таки не промѣняю ее на ваше одиночество.

Одинъ! Какое это страшное слово!

B. Ч.

LI Турьи Горы, 20 ноября 19… г

Сегодня ровно годъ, какъ я написалъ вамъ отсюда первое письмо… Также кругомъ меня все засыпано снѣгомъ, также пусто и безмолвно кругомъ меня: молчитъ громадный домъ, молчитъ, придавленный тяжелыми хлопьями, садъ, совершенно также, какъ и годъ тому назадъ; кругомъ меня все то же. Но самъ я уже не тотъ. Нѣтъ ни надеждъ, ни ожиданій, ни трепетной тоски. Сняты «съ души оковы, съ сердца муки» и обрѣтенъ покой! Покой! Это тоже одно изъ страшныхъ словъ для васъ, также какъ и одиночество?

Да! Я одинъ! А вы? Развѣ вы не одна?

C. Р.

Ек. Лѣткова.

1902