Обоснование и защита марксизма .Часть первая

Когда мы прочли эти строки, мы подумали, что здесь наш автор, по примеру г. Кареева, подбирается к "синтезу". Конечно, сказали мы себе, синтез г. Михайловского будет несколько выше синтеза г. Кареева; г. Михайловский не ограничится повторением той мысли дьякона в рассказе Г. И. Успенского "Неизлечимый", что "дух, часть особая" и что "как материя имеет на свою пользу разные специи, так равно и дух их имеет"; но все-таки не воздержится от синтеза и г. Михайловский: Гегель — тезис; экономический материализм — антитезис, а эклектизм современных русских субъективистов — синтезис. Как не соблазниться подобной "триадой"? И вот мы стали припоминать, каково было действительно отношение исторической теории Маркса к философии Гегеля.

Прежде всего мы "заметим", что у Гегеля историческое движение объясняется вовсе не взглядами людей, вовсе не их философией. Взглядами, "мнениями" людей объясняли историю французские материалистыXVIIIвека. Гегель подсмеивается над таким объяснением: конечно, говорил он, разум правит в истории, но ведь он же правит движением небесных светил, а разве небесные светила сознают свое движение? Историческое развитие человечества разумно в том смысле, что оно законосообразно, но законосообразность исторического движения вовсе еще не доказывает, что последней его причины надо искать во взглядах людей, в их мнениях; совершенно напротив: эта законообразность показывает, что люди делают свою историю бессознательно.

Мы не помним, продолжали мы, каковы выходят исторические взгляды Гегеля по "Льюису"; но что мы не искажаем их, в этом согласится с нами всякий, прочитавший знаменитую "Philosophie der Geschichte". Стало быть, твердя, что не философия людей обусловливает собой их общественное бытие, сторонники "экономического" материализма оспаривают вовсе не Гегеля; стало быть, в этом отношении они никакой антитезы ему не представляют. А это значит, что неудачен будет синтез г. Михайловского, хотя наш автор и не ограничился повторением мысли дьякона.

По мнению г. Михайловского, твердить, что философия, т. е. взгляды людей, не объясняет их истории, можно было только в Германии сороковых годов, когда еще не замечалось восстания против гегелевской системы. Мы видим теперь, что такое мнение основано в лучшем случае только на "Льюисе".

Но до какой степени Льюис плохо знакомит г. Михайловского с ходом развития философской мысли в Германии, показывает, кроме вышеуказанного, еще следующее обстоятельство. Наш автор с восторгом цитирует известное письмо Белинского, в котором тот раскланивается "с философским колпаком" Гегеля. В этом письме Белинский говорит, между прочим: "судьба субъекта, индивидуума, личности важнее судеб всего мира и здравия китайского императора (т. е. гегелевской Allgemeinheit)". По поводу этого письма г. Михайловский делает много замечаний, но он не "замечает", что у Белинского гегелевская Allgemeinheit припутана совершенно некстати. Г. Михайловский думает, по-видимому, что гегелевская Allgemeinheit есть то же самое, что дух или абсолютная идея, но Allgemeinheit не составляет у Гегеля даже главного отличительного признака абсолютной идеи. Allgemeinheit занимает у него не более почетное место, чем, например, Besonderheit или Einzelheit. А вследствие этого и непонятно, почему именно Allgemeinheit именуется китайским императором и заслуживает, не в пример другим своим сестрам, предупредительно-насмешливого поклона. Это может показаться мелочью, недостойною внимания в настоящее время, но это не так: плохо понятая гегелевская Allgemeinheit до сих пор мешает, например, г. Михайловскому, понять историю немецкой философии, — до такой степени мешает, что даже и "Льюис" не выручает его из беды.

Но мнению г. Михайловского, преклонение пред Allgemeinheit приводило Гегеля к полному отрицанию прав личности. "Нет философской системы, — говорит он, — которая относилась бы к личности с таким уничтожающим презрением и такою (?) холодной жестокостью, как система Гегеля" (стр. 55). Это верно разве только по "Льюису". Почему Гегель считал историю Востока первой, низшей ступенью в развитии человечества? Потому, что на Востоке не развита была и до сих пор не развита личность. Почему Гегель с восторгом говорил о древней Греции, в истории которой современный человек чувствует себя, наконец, "дома"? Потому, что в Греции была развита личность ("прекрасная личность", "sch"one Individualit"at"). Почему Гегель с таким восторгом говорил о Сократе? Почему он, едва ли не первый из историков философии, отдал справедливость даже софистам? Неужели потому, что пренебрегал личностью?

Г. Михайловский слышал звон, да не знает, где он.