Обоснованная ревность

– А это мне Лёнечка подарил…

– Какой Лёнечка?

– Ну господи, Монахов! – неторопливо, даже сердито воскликнула Наталья. – Как ты слушаешь!.. Один есть Лёнечка. Ну такой, на утенка похожий, ты видел…

– Как видел? – изумился Монахов.

– На фотографии. Да ты его и живого видел.

– Да нет же.

– Он же в подъезде торчал, когда мы пришли… Ну?

– Не помню. Что ему от тебя надо? – вдруг как-то не так, не тем голосом сказал Монахов и рассердился на себя. Наталья обрадовалась.

– Он меня убьет… – сказала она, с надеждой глядя на Монахова.

– Ну… Так это у вас серьезно?

– Ну да, серьезно… – пренебрежительно сказала она. – Просто он в меня влюблен без памяти.

– Что ж ты мучаешь мальчика, – самодовольно сказал Монахов.

– Я мучаю?! – возмутилась Наталья. – Да я его мать, а он мой сын.

– Вот как, – ухмыльнулся Монахов. – Что ж он тебя убьет?.. Кровожадный какой.

– Да нет, он добрый. Он очень добрый. Патологически.

– Что ж он, простит, что ты мимо него с мужиком домой пришла?

– Дурак ты, Монахов, – рассердилась Наталья. – Твое какое дело. Да я, если хочешь знать, никогда его не обманывала. Я ему сразу сказала, что у меня человек есть.

– Какой еще человек?

– Которого я люблю.

– Кто таков?

– Ты.

Монахов поверил. Так как же это он у нее есть?.. – изумился он про себя. Когда напрочь и навсегда его у нее не было…

– А он что?

– Он не поверил. Когда прямо говоришь, никогда не верят. Люди и врут-то, чтоб поверили. Смешно, он меня преследует и ревнует. Подозрителен чрезвычайно. А скажи ему прямо: “Да не люблю я тебя, иду к другому, другого люблю, только что от другого пришла…” – засмеется счастливый, словно я так шучу, и полезет целоваться.

– Это понятно… – кивнул Монахов.

– Понятно? Тебе понятно?.. Как тебе может быть понятно? Тебя что, не любили когда-нибудь?

– Ну нет… не любили – не то слово… – замешкался Монахов.

– Не любили! Монахова не любили!

– Чему ты радуешься-то? – смутился Монахов.

– А так. Может, ты человек… Может, ты человек, а, Монахов? Может, я не зря тебя люблю. Может, мне удастся еще тебя разлюбить?

– Не удастся, – привлекая ее к себе, сказал Монахов голосом столь неестественным, душным, что на секунду ему стало стыдно. Но она уже не могла этого увидеть.

…………………………………………………………….….…………

Наталья была откровенно довольна, смотрела в потолок плавающим взглядом. Пришел черед что-то рассказывать и опустошенному Монахову… Ему нечем было похвастаться, как сегодняшними победами на производстве, – оттенял свою роль. Наталья не слушала и смеялась: то ей казалось, губы его как-то не так шлепают, то ухо его оказывалось не как у людей, не там… Монахов старательно не обижался. Про погибших рабочих она, однако, услышала.

– А дети у них были?

И хотя Монахов сам использовал утром этот довод, но то была непрочувствованная им демагогия, а вот Наталья… Наталья восхищала Монахова. Казалось бы, девчонка, дура… И вдруг такой поворот! Расчувствовался Монахов. Но жертвы опять оказались в стороне от его сознания – пошли в пользу возлюбленной. И про золотозубого услышала:

– Исмаилов? Я его знаю.

– Знаешь? Я у него секретаршей работала. Да нет же, он не злодей… (Монахов успел возмутиться с готовой горячностью.)

– Ну что, вор… – сказала Наталья. – Кто не вор?.. У него семья огромная – семь дочерей…

– Всех надо замуж выдать?

– Вот именно, – сказала Наталья. – Ну а как ты, счастлив?

Не думал он, что она задаст этот вопрос. Думал, что она как бы выше этого, что так она и есть свободна от всего, от чего он сам не свободен… Он немножко расстроился – облачко пробежало по потолку, даже тучка. Все-таки баба… Он решительно пожаловался на неудачу: да, вот так вот, не получается жизнь. Почему-то он считал, что его несчастье устроит ее. Наталья скучно слушала.

– “Горе”… – передразнила она. – Какое это горе! Родители старые – вот горе.

И опять он был поражен ее точностью. Отца у нее не было, а мать умерла как раз пока Монахов страдал от своей личной жизни, за эти три года. Он-то еще думал, где она, почему Наталья так осмелела? Про своих стариков он, однако, не вспомнил.

Наталья прошла к окну – там сбегались сумерки, а в комнате уже было совсем темно. И она долго выглядывала там что-то, в более светлых сумерках.

– Лёнечка? – догадался Монахов.

– Нет, – сказала она и как-то решительно стала одеваться. – А ты о нем не смей говорить.

– Это почему же? – насупился Монахов.

– Так… Он очень хороший и умный мальчик.

– Вот как.

– Он знаешь какие стихи пишет!.. – запальчиво сказала Наталья.

“Ну не девчонка ли? – подумал Монахов. – Ребенок”.

– Ну!.. – протянул он. – Тебе посвящает?

– И посвящает! – с вызовом сказала Наталья.

– Наизусть помнишь?

– И помню.

– Прочти, – Монахов попробовал ее приобнять.

– Сейчас… Отодвинься.