Обожаемый интриган. За футболом по пяти материкам.

Мы ждали ровно сорок пять минут. Ни минутой больше.

Или меньше.

Именно тогда, вечером двадцать пятого июня, в мадридском аэропорту и был задан новый счет каждому из футбольных испанских дней. Он пошел не на часы, а на таймы. Время начинало двигаться то удивительно медленно (тайм: обед с его взмыленными официантами; два тайма: поездка в пресс-автобусе «отель-стадион» по забитым улицам Барселоны; два тайма: блеклый матч СССР—Польша), то удивительно быстро (сорок пять минут: знакомство с «Герникой» Пикассо в филиале «Прадо»; два часа пятнадцать минут: сам «Прадо»; тайм: представление «Свет и вода» у знаменитых барселонских фонтанов; два тайма: матч Италия—Бразилия; четыре тайма: матч Франция—ФРГ).

Говорят, большое лучше видится на расстоянии. В благословенно прохладные московские вечера, обращаясь к торопливым каракулям в блокноте, спрашиваешь себя: ты ли написал — чемпионат, мол, это великая жара, великая теснота, великая усталость, великий шум и бессонница? Не правильней ли написать, что это праздник, обогативший душу и закаливший сердце? Что он останется в памяти твоей как одно из самых ярких спортивных событий? Что в наш век всеобщих расхождений, распадов и расплывов он объединял вокруг мяча, танцевавшего звонко и возбужденно свое болеро на зеленых-зеленых полях, под голубыми-голубыми небесами, миллионы, миллиарды маленьких и больших, белых и краснокожих, бесстрастных и легко возбудимых?

И все же постараюсь с легким оттенком снисходительности к сиюминутным впечатлениям вернуться к фразе, встреченной в блокноте.

Итак, Барселона, бульвар Рамблас.

В общем-то, он мне достаточно хорошо знаком. В семьдесят девятом — восьмидесятом годах в Барселону раз пять или шесть заходил «Шота Руставели». Рамблас начинается метрах в двухстах от пристани. Это неширокий тихий тенистый бульвар. Он знаменит своими птичьими и цветочными лотками, его облюбовали художники, рисующие мелками на бетонных плитах, и художники-карикатуристы, способные в три минуты изобразить вас на ватмане. Мирные картины, покой и словно бы пропитавшая воздух взаимная предупредительность и приветливость. И я наивно обрадовался, когда узнал, что наш отель выходит фасадом на Рамблас. Догадывался примерно, как будут выглядеть трибуны стадионов, сколько будет на них шума, грома и гула. После тех представлений сможем передохнуть.

И действительно, умиротворяюще спокойной была первая ночь. А утром, пока не брызнуло еще расплавленным металлом на улицы и площади Барселоны немилосердное здешнее солнце, я вышел к морю, постоял у «Санта Марии», копии колумбовой каравеллы, поглядел на высоченный памятник знаменитому мореходу, указывающему правой рукой путь к далекому, открытому им материку, как вдруг услышал неведомо откуда, будто из стереоколонок, установленных в разных концах площади, оглушительные многоголосые выкрики: «Бра-зил — чем-пион, Бра-зил — чем-пион!» Я почему-то снова глянул на Колумба. Жест мудрого моряка, как бы подсказывал мне: пойди туда, посмотри, что там, не пожалеешь.

Я обогнул здание морского вокзала, миновал вышку фуникулера и, идя на звуки, увидел хорошо знакомый по плаваниям итальянский лайнер «Фредерико». Вдоль правого его борта тянулось полотнище «Караван «Жорнал до Бразил»?. Оказалось, что эта издающаяся в Рио-де-Жанейро ежедневная газета, увеличившая в дни чемпионата свой обычный (80 тысяч) тираж в несколько раз, и снарядила туристский «караван» (с одной стороны, реклама, с другой — бизнес), зафрахтовав приписанный к Неаполю лайнер. На одной из палуб шла генеральная, судя по всему, репетиция. Трубили трубы, гремели барабаны, трещали трещотки, но, перекрывая нестройный этот аккомпанемент, неслось по бухте заветное, ожидаемое, ликующее: «Бра-зил — чем-пион!». Я разглядел на борту молодую маму с грудным младенцем, старичка в пенсне, два или три десятка знаменосцев, размахивавших флагами в такт, и еще около сотни самых добросовестных в мире исполнителей. Их лица были одушевлены, их желания возвышенны, их преданность родной команде — демонстративной. И на маме, и на младенце, и на старичке, на всех, на всех были желтые майки. Желтый цвет стал главным цветом Барселоны до того самого дня, как…

Вечером бразильцы вынесут свои трубы и барабаны на бульвар Рамблас. Мы не заснем до поздней ночи. Когда же трехкратные чемпионы мира выиграют красиво, с чисто аристократической элегантностью первый матч «второго этапа»,

мистерия продлится до утра. После этого пассажиры теплохода «Фредерико» будут спать счастливым и безмятежным сном до самого обеда. Другие матчи их интересуют постольку поскольку. Вечер принадлежит им.

Мы же стараемся увидеть как можно больше.

Глава II 

Что значит сверхщадящий режим